Секрет счастливой жизни

    Этот человек, судьбой своей связавший век девятнадцатый и двадцатый, оставил яркий след в отечественной индустрии.

    В Энциклопедическом словаре о нем сказано: "крупный русский металлург, член-корр. Академии наук СССР. Автор гидравлической теории печей, конструктор металлургических печей на заводах СССР. Профессор, автор курсов по металлургии стали и прокатному производству".

    А сам он о своих заслугах написал так: "Моя автобиография представляет общественный интерес только с одной стороны: мне удалось решить вопрос, занимавший умы десятков, а может быть, и сотен, и тысяч людей в продолжение 150 лет, и решить его средствами, доступными ученику 5-го класса. Я додумался до гидравлической теории печей. Со времени М. В. Ломоносова (1745 г.) в этой области не было сказано ни одного разумного слова".

    Это строки из автобиографии, которую, по просьбе Уральского общества любителей естествознания, Владимир Ефимович Грум-Гржимайло написал в 1921 году. И заканчивает он ее таким, казалось бы, неожиданным признанием: "Чтобы создать что-либо, не нужно быть непременно гигантом. Муравей во времени сильнее гиганта. Я был тем муравьем, который понемногу сделал большое дело, давшее мне почетный титул "благодетеля человечества". В этом гордость и счастье всей моей жизни".

    За 60 с лишним лет (1864-1928 гг.) ему довелось испытать не только радость открытий, но и горечь обид, вместе с Отечеством пережить крушение старого миропорядка и связанные с этим лишения, трудности, невзгоды, вплоть до обвинения в "достаточно откровенной контрреволюционности". И тем не менее в мир иной он ушел, осознавая себя счастливым. Потому, наверное, и книге о нем, изданной недавно в Екатеринбурге к 300-летию уральской металлургии, дано название "Секрет счастливой жизни".

    ГЛАВА 1

НИЖНИЙ ТАГИЛ.
ВЛАДЕЛЬЦЫ УРАЛЬСКИХ ЗАВОДОВ

    7 июля 1885 г., около 12 часов дня, к Нижнему Тагилу подходил пермский поезд. Я выглянул в окно. Солнце ярко освещало громадное селение. На фоне деревянных домиков красиво выделялась Введенская церковь, стильная, с низкими куполами белого железа, окрашенная в желтую и белую краску. Тогда Введенская церковь не была еще перестроена С.С. Козловым в стиль модерн, который совершенно испортил эту прекрасную церковь. На горизонте виднелась покрытая строевым лесом гора Высокая, потом показалась Лисья гора с пожарной колокольней, за ними - Голый Камень и, наконец, вершины Уральского хребта.

    - Ну, что-то будет! - подумал я. Мне был 21 год, и я в первый раз уехал из дома на самостоятельную жизнь. Заботы матери приучили меня жить на всем готовом, и я часто ловил себя на предъявлении к окружающим требований думать и заботиться так, как думала и хлопотала обо мне мать. И теперь стыдно вспомнить, как я иногда вел себя по отношению к окружающим меня лицам.

    Буфет в Нижнем Тагиле был очень оживленный. Было обеденное время. Путешественники закусывали в буфете. Масса нарядной публики толпилась на перроне. Я взял извозчика и поехал в гостиницу на рынке. Чистая, но мещанская обстановка номеров.

    Помывшись, переодевшись и закусив какой-то яичницей, я отправился в Господский дом, где жил Управляющий заводами и останавливались владельцы во время своих приездов на завод. За несколько дней до моего приезда в Нижний Тагил привезли тело почившего Павла Павловича Демидова, князя Сан-Донато, и в городе были еще видны следы похоронной процессии, Улица была посыпана желтым песком с горы Высокой, который скоро обратился в невылазную грязь. Зеленые гирлянды украшали столбы, арки и т.п.

    В форменном сюртуке я скромно подошел к крыльцу демидовского дома, украшенного по случаю приезда княгини, вдовы Павла Павловича, растениями из оранжереи. На крыльце оказалась масса челяди. Кроме двух лакеев Управляющего В.А. Грамматчикова, швейцара в форме Кирасирского полка, приглашаемого на случай таких приездов, лакея, знаменитого Огюста (такого же милого, как и его хозяин, А.О. Жонес де Спонвиль, уполномоченный делами Демидовских заводов), присутствовала многочисленная дворня княгини. Все это было весьма помпезно, важно и занятно. К крыльцу подавали лошадей. Я искренне обрадовался, когда увидел Огюста, и спросил его, можно ли видеть Жонеса. Он сейчас же побежал и через минуту попросил меня к Анатолию Октавичу (так у автора. - Ред.).

    Старик А.О. Жонес - побочный сын, как говорят, Анатолия Николаевича Демидова, воспитанный во Франции, кончивший Ecole des Mines в Париже и 18 лет служивший сперва по особым поручениям, а потом бывший Главным Уполномоченным, - был очень популярной фигурой. У него не было врагов в Нижнем Тагиле. Он всегда был со всеми вежлив, любезен, говорил о делах, делал предположительные распоряжения, обещал всем потом написать и оформить, никогда не исполняя то, что говорил, полагаясь во всем на волю Управляющего. Но фигура этого bon vivant была так приятна, обращение так любезно и обходительно, что "Жонса", как его звали рабочие, положительно любили в Тагильских заводах.

    Он меня встретил, как всех, очень любезно, сказал, что очень рад, что я скоро приехал, как он мне наказывал в Петербурге, что здесь работы очень много и что мне необходимо сейчас же представиться Управляющему заводами Владимиру Александровичу Грамматчикову, жившему в другой половине того же дома, а вернее, в построенном рядом другом доме.

    В.А. Грамматчиков, горный инженер, маленький старичок лет пятидесяти-шестидесяти, встретил меня у себя в кабинете очень сухо и официально. Он огорошил меня замечанием, что я напрасно приехал во время страды, когда все заводы остановлены. Я сказал, что таково было распоряжение Жонеса и что поэтому я провел у матери только два дня после экзаменов. - Напрасно.

    Затем он сказал, что мне надо приискать квартиру, и рекомендовал обратиться к инженеру Ивану Ивановичу Теленкову, помощнику (смотрителя) Выйского завода. Тем наше свидание и кончилось.

    - В воскресенье к нам обедать, -сказал он на прощание.

    Относительно моих обязанностей он указал только, что как практикант буду знакомиться с делом и буду получать жалованье 50 рублей.

    Не скажу, чтобы такая неопределенность в моих обязанностях мне очень бы пришлась по сердцу. Я решил, не теряя времени, отправиться к И. И. Теленкову на Выю.

    Теленковы - купцы и отчасти золотопромышленники, выведшие своих детей в люди: Иван Иванович кончил Горный институт; Фекла Ивановна, которую брат звал Теклой, кончила Анатольевское женское училище; Петр Иванович кончил реальное училище и служил на платиновых приисках у Демидова. Старики были русские, скромные, богобоязненные люди, молодежь держалась на инженерскую руку. Дом у них был прекрасный, вокруг обширный сад, улица - великолепное Выйское шоссе. Иван Иванович встретил меня чрезвычайно радушно, сейчас же заложил лошадь, устроил меня на квартиру на Меднорудянской улице и дал мне первый урок общественной жизни в Нижнем Тагиле. Я должен был сделать штук двадцать визитов, начиная с Ольгина дня, когда были именинницы. Затем мы поехали к помощнику Механика Нижнетагильского завода П.М. Мухачеву, молодому человеку, кончившему институт два-три года тому назад. Я стал спрашивать моих новых товарищей о моей будущей работе, но определенного ничего не узнал. Было ясно, что мне будут платить по должности практиканта 50 рублей и предоставят возможность делать что хочу. Практикант - лицо без определенных обязанностей. Положение не из завидных. Это совсем не вязалось с заявлением Жонеса, что надо ехать поскорее на заводы, ибо там много дела, и гораздо более походило на заявление В.Д. Белова, Управляющего С.-Петербургской конторой Демидова, что нас берут на заводы только потому, что этого желает правительство, не знающее, куда деть кончающих курс молодых инженеров, а собственно мы ничего не знаем и должны будем учиться у тех же рабочих и мастеров, управлять коими нас ставят. Разговоры шли о похоронах Демидова, о княгине, о попе, которого она привезла и с которым будто бы жила, о сопровождавших ее прихлебателях и т.п. Вдова должна была уехать через два-три дня, но разговоров о ней было и после много...

    Про ту же Демидову в этот приезд рассказывали такой анекдот: ей не спалось. Она вышла на веранду, окружающую дом, и увидела в саду человека. Оказалось - караульщик. Разговорилась с ним и была ужасно поражена, что он, несчастный, целую ночь караулит ее покой. Пошла в спальню и вынесла ему золотые часы. А жалованье караульщики в то время получали 4 рубля 50 копеек на своем хлебе...

    Из молодых владельцев я знал четырех: Илима Павловича, Анатолия Павловича, Павла Павловича и Софью Илларионовну Воронцову-Дашкову. Илима Павловича я видел в Нижнем Тагиле три раза. Первый раз 17 лет, мальчиком. Второй раз - в голодный 1891 г., когда он приехал спасать свои заводы от голода, что было сделано тогда всей аристократией, поехавшей устраивать свои столовые. Третий раз он приезжал с Софьей Илларионовной и Нечаевым-Мальцевым.

    Юноша Илим Павлович был апатичный, скучающий и послушный велениям А.О. Жонеса, с которым приезжал.

    Он ходил в необыкновенных манишках, приходил в ужас от заводской пыли, шума и жары. Настойчив был только в спорте. Когда он приехал в Нижнюю Салду, он целый вечер проиграл на плохоньком китайском бильярде и добился того, что делал 200 несколько раз подряд. Дел он не понимал и не хотел с ними знакомиться.

    В голодный год он приехал зимой на три месяца со своим товарищем. У нас в заводах хлеб был два рубля пуд, но платы были соответственно повышены, и плохо приходилось только лошадям, - люди же не голодали, и спасать было некого. Илим Павлович устраивал какие-то столовые в Шадринске, но скоро вернулся и сидел сиднем в заводском доме. Что он там делал? Не знаю...

    К нам в Нижнюю Салду он приезжал однажды. Когда по заводскому телеграфу сообщили, что приедет Демидов, служащие и рабочие заговорили, что не худо было бы встретить совершеннолетнего владельца хлебом-солью. Поленов согласился. Марья Кузьмовна, его стряпуха, испекла великолепный кулич, облила его сахаром, украсила цукатами. Купили солонку, насыпали мелкого сахару и вручили на блюде старику Маркелу Корниловичу Шульгину. Ему было лет 75; высокий, полный старик в кафтане малинового бархата с золотыми позументами имел очень внушительный вид. Демидов приехал с Владимиром Александровичем Грамматчиковым на тройке. Разделся в прихожей, и тут, на пороге в первом зале, его встретил Маркел Корнилович с короткой речью, хорошо сказанной. Демидов взял хлеб, поблагодарил и не знал, что с ним делать.

    Потом передал хлеб П.Ф. Шишарину, бывшему денщику графа Строганова, которого приглашали в этих случаях в дом управителя для услуг приезжим. (В обыкновенное время Шишарин работал старшим каменщиком на бессемеровской реторте).

    Войдя в зал, Илим Павлович спросил Поленова, хорошо ли будет, если он даст Шульгину на чай 10 рублей. Поленов, конечно, сказал ему, что представителю завода на чай давать не годится. Остальное посещение Демидову прошло как обыкновенно: разговоры ни о чем, посещение утром завода, обед и после обеда возвращение на своей тройке в Нижний Тагил. О делах, конечно, ни одного звука. Что он в них смыслил?

    Поднесенный Илиму Павловичу хлеб пришелся очень горьким экономке в доме Управляющего. Вечером же я получил распоряжение закупорить этот хлеб в ящик и положить в экипаж Илима Павловича. В заводе был моментально сделан ящик, в него закупорили хлеб и вынесли его при проводах Демидова. Садясь в экипаж, он спросил, положили ли его с ним.

    - Ну, значит, доволен! - говорили мы в Салде. В Нижнем Тагиле этот хлеб Демидов ел каждый день недели две и все хвалил, упрекая несчастную экономку тем, что в Салде его хорошо кормили...

    Как относились к этим анекдотам служащие и рабочие? Анекдотов о Демидовых в заводах было много. Например, Мамин-Сибиряк, сын нижнесалдинского священника, заполнил ими три тома. Анекдоты эти передавались из уст в уста. Мы смеялись над Демидовыми, над их "дырявыми шелковыми карманами" - и служили им. Работали на совесть от мала до велика. Для чего мы работали? Мы смотрели так: Демидовы, барыши, которые мы давали Демидовым, - это была жертва Молоху. Заводы работали, заводы процветали. Кормилось 70 тысяч рабочих. Это главное и существенное, а Демидовы - неизбежное зло, на которое мы смотрели иронически. Эта философия помогла нам очень благожелательно относиться к населению заводов, Мы никогда не были жестокими, никогда не жали пота. Люди должны были достаточно зарабатывать для приличной жизни, остальное шло Демидову.

    Я помню, однажды попал я на завод Крестовникова. Разговаривая с директором завода Зайцевым, я был поражен его черствым отзывом о рабочих Подмосковных заводов.

    Что же касается рабочих, то они считали заводы своими и барина Демидова своим. Его содержали, а сами кормились. Такое отношение местного населения к заводам возмущало многих приезжих инженеров. Оно давало силу общественному мнению, часто не в пользу приезжего. Ему говорили в глаза: "Ты перелетная птица. Сегодня здесь - завтра там, а мы здешние, здесь родились, здесь и умрем. Заводимые тобой порядки умрут вместе с тобой, а наши останутся. Мы их держимся и будем держаться".

    Создавался острый антагонизм. Напротив того, тактичный, вдумчивый человек, конечно, понимал, что традиция - вещь серьезная. Идти против установившегося порядка нужно только в случае серьезных оснований, и путь для этого - путь убеждения, а не путь приказаний и использования власти управителя...

    "Свои" рабочие очень охотно учились. Те достижения, которых удалось добиться, оставались в заводах навсегда. Когда я в 1886 г. приехал в Нижнюю Салду, я застал полный развал в области механики; уезжая в 1902 г. из Нижнетагильского округа, я в Нижней Салде оставил школу первоклассных слесарей и машинистов. Приехав в 1922 г., я встретил своих учеников стариками... Многие уже умерли, но некоторые еще работали. Я пошел принимать прокатную фабрику, пущенную мною в 1902 г., и был поражен ее блестящим состоянием. 20 лет работы не были в ней заметны. Вы поймете, с каким чувством я жал руки моим ученикам и сослуживцам. Такую идиллию можно пережить только на Урале...

    Строение промышленного предприятия, его жизнь были совершенно недоступны пониманию Демидовых. Помню, меня вызвали в Выйский завод по вопросу о мехах. Я сделал визит Жонесу и Демидову, кажется, Павлу Павловичу. Они спросили меня, каким ветром меня занесло в Нижний Тагил, куда я выезжал очень редко. Я сказал, что вожусь с Выйскими мехами и что придется скоро потребовать денег на новую машину, потому что с таким хламом, как в Тагиле, много не наработаешь.

Заводчики Елим Павлович Демидов (слева), Анатолий Павлович Демидов (справа) и их доверенное лицо Анатолий Октавич Жонес де Спонвиль (в центре). Конец XIX века.

Заводчики Елим Павлович Демидов (слева), Анатолий Павлович Демидов (справа) и их доверенное лицо Анатолий Октавич Жонес де Спонвиль (в центре). Конец XIX века.

    - Ну, ну, не все же хлам! - вступился Жонес. - В Тагиле недавно поставлена новая паровая машина, стоящая 15 тысяч рублей.

    - А сколько Вы взяли за это время с Тагила, Анатолий Октавич?

    - Взяли - это наше дело!

    - А сколько Вы нам дали?

    - Вам рее мало, молодой человек! -рассмеялся Жонес.

    Наша пикировка поставила в тупик Демидова, и он спросил:

    - Я все-таки не понимаю. Ведь 15 тысяч - хорошие деньги, почему Вы еще недовольны? Мы могли не дать Вам их совсем.

    Я объяснил ему, что заводам нельзя не давать денег, заводы нельзя не поддерживать, и тот, кто давать денег не будет, с заводов ничего не получит.

    Недоуменные взгляды Демидова ясно показали, что для него это было откровением, и неприятным откровением. Он привык думать, что благодетельствует заводам, соглашаясь на затрату средств. Жонес заметил, что эта тема не по зубам Демидову, и переменил разговор, а я заключил, что сказал то, что говорить при этом ребенке не следовало бы. Пусть спит пока... Зачем его тревожить вопросами, которых он боится и решить которые он не в силах все равно...

ГЛАВА 2

КАК РАБОТАЛИ ЗАВОДЫ

    Возвращаюсь к моим воспоминаниям о начале моей службы в Нижнем Тагиле. Я был приглашен практикантом, т.е. лицом без определенных занятий. Мне и К.К. Морену предоставлено было право сидеть на заводе, смотреть, как работают, и только. Помню наше посещение Нижнетагильского завода в первый раз. Шли только две домны. Мы пришли в первый раз в 3 часа, в тот момент, когда из домны №1 вырабатывали шлак. В шлаковое окно ввели толстый лом, встряхнули его и вытащили. За ломом через пробитое отверстие потек шлак. Мы стояли с Карлушей и заспорили, что бежит: шлак или чугун? У окна была витринка для проб чугуна и шлака. Я очень обрадовался, увидев в первый раз белый чугун. В Юзовке, где я был на практике, я видел только серый. Такова была наша практическая подготовка. А через год я выстроил по своему чертежу доменную печь №4, воздухонагреватель и выплавил ферромарганец в 80%, потеряв в шлаке только 8% закиси марганца...

    Положение практиканта показалось мне тягостным. Каждый вечер нас звали в гости. Большею частью мы бывали в гостях у доктора П.В. Кузнецкого, у которого были две дочери, кончающие курс Екатеринбургской гимназии. Что же касается работы, то я тщетно искал таковую. Все управители, к которым я обращался, встречали мою просьбу недоверчиво и очень деликатно ее отклоняли. Мы были кандидатами на замещение старших мест в округе, и каждый от нас хоронился, указывая на соседа. Из поручений, данных мне, вспоминаю поручение Я.С. Колмогорова обмерить одонки торфа, заготовленного инженером Генделем, т.е. торфяную мелочь, оставшуюся на месте заготовки. Мне стало бесконечно скучно.

    Не знаю, дошли ли до Грамматчикова мои жалобы на безделье, но, наконец, мне и Морену дали перепроектировать домну №4 для выплавки ферромарганца. Старую круглую доменку К.К. Фрейлиха решено было переделать на эллиптическую и таким образом увеличить ее производительность...

    Я всецело отдался работе. Вычертив общий вид, стал делать детали, заказывал отливки, таскался по всем цехам и скоро сделался своим человеком в Нижнетагильском заводе.

    Надо мной подтрунивали, что исполняю работу чертежников, но я так был рад хоть какому-нибудь делу, что это на меня не действовало...

    Для меня работа по постройке домны была очень полезна. Мои заказы в литейном сблизили меня с этим цехом. Отливки шли жесткие, ибо на домнах не умели выплавить хорошего литейного чугуна...

    Выплавленный мною литейный чугун с 4% кремния дал мне возможность взять в свои руки литейную. Первая проба употребления этого чугуна Л.3. Толстовым, когда он бухнул в отражательную печь чугун с содержанием в 4% кремния, убедила его, что "бухать" нельзя, и шихта была передана мне, а он встал в стороне и начал наблюдать, как я стану управляться. Я использовал работу Ледебура и начал лить отливки по строго рассчитанной шихте без промаха. Литейщики ожили, механическая тоже, и я ходил гоголем. Никто мне не мешал, никто ко мне не путался.

    Тем временем строилась доменка №4. Я торчал на постройке день и ночь и скоро довел ее до конца. Ведение плавки было поручено мне, причем в официальной бумаге управитель рекомендовал мне соблюдать должную осторожность...

    Доменная печь была с полным газоотводом до нагрева воздухонагревателя. Управитель П.С. Степанов боялся отвода газов, как нечистого, и не вошел в цех, когда я задувал домну; скрылись и механики, за ними - надзиратель Злобин. Я остался с Кесаревым (уставщиком), причем и он не лез вперед. Итак, в заводе, где газоулавливания не было и домны работали с открытыми колошниками, домну задувал практикант, делавший это первый раз в жизни.

    Я сам закрыл домну, сам прикрыл газопровод, прикрыл все клапаны и сам пустил газ в воздухонагревательный аппарат. Все обошлось благополучно. Хлопка, не было. Тогда появилось начальство. Года через два П.С. Степанов вызвал меня присутствовать при пуске газов в газопроводе при домне №2. Я обошел все устройство, все казалось в порядке, но при пуске произошел страшный взрыв. Оказалось, что трехаршинного диаметра спай забыли зацементировать. Я нашел его и указал механику В.С. Коновалову. Забыли!!

    Вот как служили в старое время инженеры на заводах.

В.Е. Грум-Гржимайло.

Он был поэтом пламенных печей

К 150-летию со дня рождения В. Е. Грум-Гржимайло, выдающегося русского металлурга и мыслителя

Владимир Ефимович Грум-Гржимайло    Нижнетагильские заводы всегда привлекали к себе внимание видных учёных и исследователей горной и металлургической промышленности. Но не многие из них смогли связать свою жизнь с Уралом, найти в тяжёлой и суровой заводской работе "поэзию, увлечение и идеалы". К числу таких немногочисленных и неординарных людей можно отнести выдающегося русского металлурга и мыслителя Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло, отдавшего многие годы заводам Урала. 12 февраля 2014 года исполнилось 150 лет со дня его рождения.

    Не будет преувеличением с нашей стороны, если мы скажем, что масштаб личности Грума, как учёного-практика и мыслителя, внёсшего огромный вклад в развитие отечественной и мировой металлургии, сопоставим с работами Д. Менделеева в области химии, Н. Вавилова – в генетике, П. Павлова – в физиологии. Примечательно и, пожалуй, самое важное в этом сравнении то, что выдающимся учёным-металлургом Грум-Гржимайло стал благодаря неустанному, буквально одержимому труду на уральских заводах. Именно горнозаводской Урал способствовал появлению на свет такой мировой величины, какой стал Владимир Ефимович Грум-Гржимайло.

    Как это произошло?

    В 1885 году, после окончания Петербургского горного института Грум попадает на Нижнетагильский завод по приглашению главного уполномоченного по демидовским заводам на Урале – Анатолия Жонеса де Спонвиля. В качестве инженера-практиканта Грум проработал на Нижнетагильском заводе чуть больше года. Как и многие молодые специалисты, вчерашние выпускники горного института, он мог спокойно довольствоваться своим почётным положением "горного инженера" и за одну только кокарду (знак горного инженера) стабильно получать заработную плату, а всё остальное время посвящать охоте, лошадиным скачкам, блистать в местном обществе, либо ухаживать за дочерьми заводского управляющего, что считалось главной обязанностью практикантов. Но Грум был не из их числа. Он настойчиво ищет сферу применения своим силам и знаниям, пытаясь противостоять провинциальной одури инженерного безделья.

    "Я был предоставлен самому себе и выходил из трудного положения только благодаря своему неугомонному характеру и любви к делу, которое я делал", - писал Владимир Ефимович.

    После настойчивых просьб, дать ему работу Грум получает первое задание – перепроектировать одну из доменных печей, чтобы увеличить производительность выплавки ферромарганца. Молодой практикант день и ночь пропадал на заводе, чертил чертежи, постоянно внося в них изменения. Выстроенную им домну пришлось разбирать и строить новую, потому что полученные результаты не удовлетворяли Грума. В своей работе, как и в жизни, он всегда придерживался золотого правила: "Ничем не следует заниматься вполсилы, спустя рукава, и любое дело достойно доводить до конца".

    Через полтора месяца опытов и напряжённых раздумий доменная печь, наконец, была запущена и дала превосходные результаты – стала выдавать ферромарганца в два раза больше прежнего. Это была первая победа Грума не только над "непослушной печью", но прежде всего над самим собой, над своей неопытностью и незнанием. В такой суровой заводской школе, пройденной в Нижнем Тагиле, начинал выковываться характер настоящего инженера и металлурга.

    Уже позже, работая на салдинских заводах, Грум-Гржимайло неоднократно приезжал в Нижний Тагил как по работе – в главную контору Демидовских заводов, так и "повращаться в обществе". Здесь можно было встретиться со сверстниками – недавними выпускниками Петербургского горного института; навестить знакомых; поприсутствовать на любительских спектаклях. Именно в Тагиле на одном из таких спектаклей Грум встретил свою любовь – Софью Германовну Тиме, дочь главного лесничего Тагильского горного округа. В 1895 году они обвенчались в Введенской церкви, а заняв должность помощника управляющего Тагильским горным округом, Владимир Ефимович вместе со своей молодой женой на два года поселился в Нижнем Тагиле. Они жили в двухэтажном каменном доме, ранее принадлежавшем железнодорожному инженеру А. Залесскому. Этот дом находился у самого подножия Лисьей горы на берегу Тагильского пруда. По иронии судьбы, именно в этом доме на приёме у Залесских Грум и познакомился со своей будущей женой. Здесь родились на свет их первые дети – дочь Маргарита и сын Коля.

    К сожалению, этот дом, как и Введенская церковь, не сохранились до наших дней. Нам остаётся только помнить, что на знакомых улицах (Береговая-Ударная и перекрёсток ул.Пархоменко и Карла Маркса) вершилась личная жизнь замечательного учёного. А счастливая семейная жизнь – немаловажный фактор для плодотворной работы и достижения выбранной цели.

    Но главную роль в становлении Грума-металлурга, Грума-инженера, учёного и практика, сыграли салдинские заводы и, в первую очередь, Нижнесалдинский.

    С 1870-х годов на Нижнесалдинском заводе, впервые не только в Тагильском горном округе, но и на Урале, началось внедрение бессемеровского производства, то есть изготовления стали. Этот фактор способствовал активному строительству доменных печей, необходимых для бессемерования. Оборудование и монтаж первого бессемеровского цеха были произведены французскими специалистами завода Терр-Нуар; процесс бессемерования изучали салдинские заводские служащие, специально командированные в Швецию; а первые доменные печи в Нижней Салде были возведены немецким горным инженером Карлом Фрейлихом. Как видим, Нижнесалдинский завод во второй половине ХIХ века был одним из самых передовых на Урале, на его площадях смело внедрялись последние достижения европейского металлургического производства.

    В конце 1886 года Владимира Ефимовича назначили надзирателем (начальником) прокатного цеха и помощником управителя Нижнесалдинского завода с одновременным выполнением обязанностей механика.

    С момента постройки первых доменных печей и монтажа бессемеровского цеха до появления на заводе Грума прошло более десяти лет. За это время многие механизмы пришли в неисправность или были сильно изношены.

    Постоянно занимаясь ремонтом и совершенствованием заводской техники, Грум задался целью создать идеальный завод с безупречно отлаженной работой механизмов и людей, где бы всё делалось по разуму, по добру, по справедливости, то есть рождалась мечта об "идеальном заводском государстве", о маленькой образцовой стране. Нижнесалдинский завод как нельзя лучше подходил на эту роль.

    Владимир Ефимович работал как одержимый. Он совершенствовал паровые и гидравлические двигатели, проектировал и строил новую доменную печь, которая затем, благодаря хорошо продуманной конструкции, проработала без ремонта более десяти лет – рекордное для Урала время. Ночами Грум просиживал над чертежами, отчётностью и книгами, а весь день ходил по заводу, изучая и ремонтируя машины. "Я систематически изучал прорехи завода и чинил, чинил, чинил. Неустанно и неусыпно учился сам, учил машинистов и слесарей и работал как каторжный, сколько было сил", - писал Владимир Ефимович.

    Непосредственный начальник Грума, управляющий Нижнесалдинским заводом Константин Павлович Поленов, видя, с каким напряжением работает молодой инженер, как-то посоветовал ему найти дело по душе, чтобы не свихнуться от работы. На что Грум дал один исчерпывающий ответ – "Работа для меня это и есть дело для души. Заводское дело – это целый сказочный мир, блещущий своими красотами, поэзией божественного творения. В заводских процессах я вижу процессы мироздания, в механике – темп окружающей нас жизни природы". Одним словом, Грум нашёл в заводском деле одновременно науку и поэзию. Он нашёл в ней то, чего не замечал Поленов, человек, несомненно, выдающихся способностей. Может быть, поэтому новаторские методы в бессемеровании, применённые Поленовым, так и не были им теоретически обоснованы.

    Суть этого новаторства сводится к тому, что однажды из-за технической неисправности пришлось задержать выпуск чугуна из печи на полтора часа. Когда перегретый чугун выпустили и подвергли обработке, то получили прекрасную сталь. Чтобы понять, что это не случайность, К. П. Поленов несколько раз повторил операцию и каждый раз получал тот же высокий результат. Так было сделано открытие, получившее название "русского бессемерования". Заслуга Поленова заключалась в том, что он как управляющий заводом не побоялся пойти против устоявшихся и общепринятых методов получения стали, но объяснить, почему металл становиться прочнее, не мог.

    Теоретический фундамент "метода Поленова" после тщательных исследований дал его молодой помощник. В 1889 году Грум-Гржимайло опубликовал свою первую научную статью в "Горном журнале" - "О бессемеровании на Нижнесалдинском заводе". Статья давала полный разбор процессов, происходящих с перегретым чугуном. Её автор подвергал критике современных металлургов, которые не желали замечать нового метода получения стали, и заступался за Поленова, подвергавшегося нападкам за отступление от принятых традиций бессемерования.

    Грум-Гржимайло не принадлежал к числу создателей "русского бессемерования", но, дав ему исчерпывающее объяснение, он сделал для него не меньше. Статья Грума в "Горном журнале" была перепечатана рядом зарубежных изданий, таким образом, она заявила миру о появлении нового теоретика металлургии. Несмотря на то, что за свою жизнь Грум написал полторы сотни научных трудов, некоторые специалисты считают, что если бы он ничего больше не опубликовал, то только одна эта статья "О бессемеровании…" уже на века обессмертила его имя в истории металлургии.

    Неустанная работа ума, умение анализировать, доискиваться до сути интересующего вопроса сделались жизненным правилом Грум-Гржимайло. Но если одни открытия совершались им быстро, как бы в процессе ежедневной работы, то к другим он шёл долгие десятилетия, даже всю жизнь.

    Так произошло с его знаменитой "теорией гидравлических печей".

    Грум пытался постичь законы движения пламени – законы, тогда ещё не открытые и неизвестные. Понять такой закон – означало научиться строить самые совершенные в мире печи, строить не вслепую, как это было прежде, а по разуму, по науке.

    Работая на Нижнесалдинском заводе, Владимир Ефимович многому учился у простых уральских мастеров, не знавших ни физики, ни химии, ни минералогии, но достигавших поразительных результатов в своей работе.

    Салдинский старик – уставщик каменных работ Пётр Шишарин, строил и содержал в идеальном порядке все пламенные печи завода. При авариях и поломках Шишарин методом проб и ошибок находил причину и исправлял положение.

    На вопрос Грума, почему надо делать так, а не иначе, старик отвечал просто – "Так положено!" Грум внимательно следил за работой уставщика, пытаясь вникнуть в закон, которым он руководствовался, но ответа не находил, ещё больше удивляясь гению из народа, каких много в России – безвестных творцов, создававших нашу культуру и науку без всякой науки!

    Пройдут годы, не станет Петра Шишарина, в прошлом останутся салдинский завод с его первой удачной печью для нагрева железа, на строительство которой уйдёт целый год; затем последует строительство первой мартеновской печи на Верхнесалдинском заводе и много других печей, прежде чем дело прояснится.

    Окончательная аксиома явилась только в 1910 году, когда профессор В. Е. Грум-Гржимайло уже работал преподавателем Санкт-Петербургского политехнического института и читал студентам специально разработанный им курс лекций по металлургии.

    "Движение пламени в печи есть движение лёгкой жидкости в тяжёлой" - вот закон гидравлической теории печей, к которому Грум шёл более тридцати лет; закон, который не могли объяснить со времён Ломоносова. В этой простой фразе уместились полтора века поисков целой армии металлургов всех стран мира.

    Практическое применение "Гидравлическая теория" нашла в работе "Металлургического бюро", организованного Грум-Гржимайло в 1915 году в Петрограде. По сути, это был первый в России институт проектирования пламенных печей. За три года им было разработано и спроектировано 137 видов печей для металлургических заводов по всей России, в частности, и для Нижнего Тагила.

    Вообще, с Уралом Владимир Ефимович не прерывал связь до конца своей жизни. Даже когда он жил и работал в Петербурге, Москве или где-либо ещё, его заслуженно продолжали называть самым лучшим и известным уральским мастером. По инициативе Грум-Гржимайло уже в годы советской власти стали проводиться первые Уральские съезды по металлургии. Он принял участие в разработке проекта Урало-Кузнецкого металлургического комбината. После Гражданской войны В. Е. Грум-Гржимайло работал профессором Уральского политехнического института.

    Эта непрерывная связь с Уралом на протяжении всей жизни, возможно, является проявлением любви и признательности этому суровому, но очень нужному для России краю, без которого, быть может, и России не было бы, какой мы теперь её знаем. Грум искренне, без иронии и лукавства называл Урал "Землёй обетованной". Здесь он любил, мечтал, работал, жил. Его мечты о заводской образцовой стране, где всё бы делалось по совести, по разуму и справедливости, находили реальное воплощение там, где он работал: в Нижней Салде, на Верхнесалдинском заводе, в Алапаевске.

    Незадолго до смерти Владимир Ефимович, находясь на отдыхе в Верхней Салде, написал свои автобиографические записки, в которых с любовью и теплотой вспоминал о Поленове, о старике Шишарине, о простых людях, с которыми ему приходилось работать на Урале, у которых он учился не только металлургии, но и жизни.

    Прав был писатель, сказавший, что Урал рождал характеры выпуклые, резкие, каждый на особицу. Жизнь и деятельность Грум-Гржимайло – яркое тому подтверждение, умноженное в сотни раз, до размеров вселенского масштаба.

Евгений СТАВЦЕВ, заведующий историко-техническим музеем "Дом Черепановых".

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №5(144) от 13.02.2014

"Он сам был жизнь"

    В 2014 году исполнилось 150 лет со дня рождения ученого-металлурга Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло. Он внес огромный вклад в развитие отечественного сталеплавильного производства, оставив значительные научные труды. А свои начинания на Демидовских заводах в шутку называл "деятельностью белой вороны".

    Вначале 80-х годов прошлого века, работая в фонде библиотеки краеведческого музея, я наткнулась на самиздатовскую книжечку, и она меня увлекла. Это были воспоминания жены Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло Софьи Германовны о жизни их семьи в конце XIX – начале ХХ вв. на Нижне-Тагильском, Алапаевском и Нижне-Салдинском заводах.

    В посвящении к своей книге "Производство стали" ученый писал сыну Сергею: "...Не желаю тебе ни богатства, ни знатности, ни славы; все это суета сует. Желаю иметь тебе таких детей, как ты и твои братья и сестры. Счастливей меня нет человека на земле. Мое счастье – мои дорогие дети-труженики". "Он сам был жизнь" – говорила жена, считая его примерным семьянином и оригинальным мыслителем.

Владимир Грум-Гржимайло    Историки освещали его жизнь односторонне, так как не могли касаться правозащитной деятельности и инакомыслия Грум-Гржимайло. Он писал в январе 1928 года: "Я считаю, что капитализм очень быстро решает вопрос о полном обеспечении всего человечества необходимыми средствами к жизни. Совершенно не сочувствую учению Маркса и не вижу нужды ни в революции, ни в классовой борьбе, ни в насильственном переходе к социалистическому строительству. Наше дело – не мешать тому, что делается в мире само собой; процесс обогащения идет с такой быстротой, что американец уже сейчас в десять раз лучше обеспечен средствами к жизни, чем русский…"

    Владимир Ефимович Грум-Гржимайло родился 12 февраля 1864 года в Санкт-Петербурге, там же получил образование, работал на уральских металлургических заводах Нижнего Тагила, Нижней Салды, Алапаевска… Был профессором Петербургского политехнического института и Уральского университета, единственного вуза, отметившего в 1994 году 130-летие ученого-металлурга. В 1924 году переехал в Москву и организовал "Бюро металлургических и теплотехнических конструкций". Скончался 30 октября 1928 года. После смерти его публично объявили организатором вредительства в металлургии.

    Он был глубоко убежден, что силой нельзя навязать политический и экономический строй, и противостоял официальной пропаганде о необходимости насильственного преобразования общества. Подлинный интеллигент превыше всего ценил право быть свободным человеком. Ни разу в жизни не поступился честью, долгом, принципами и прожил жизнь в полный рост.

Надежда ТРАВИНИНА, краевед.

    Литература: Газета "Тагильский рабочий" от 28.05.2014.

 

 

Главная страница