Супруги Карамзины
Думается, не подлежит сомнению внесение имен одного из потомков рода Карамзиных - Андрея Николаевича и его жены Авроры Карловны на страницы книги о тагильском родословии. Ведь они совершили столько добрых дел для Нижнего Тагила: управляя тагильскими заводами, внесли значительный вклад в развитие экономики и духовной культуры (создание школ грамоты, богадельни для престарелых и увечных людей и детских приютов). А чего стоит переписка А. Н. Карамзина с родственниками о последних днях жизни А.С. Пушкина! А созданная им заводская библиотека, в настоящее время ставшая краеведческой библиотекой (структурное подразделение музея-заповедника "Горнозаводской Урал").
Андрей Николаевич целых восемь лет принимал деятельное участие в управлении заводами и еще был известен, как сын Николая Михайловича Карамзина, русского историографа и писателя, создателя сентиментализма в отечественной литературе. Корнями рода Карамзиных интересовались видные историки и литературоведы, члены Петербургской Академии наук - П.П. Пекарский (1827-1872), М.П. Погодин (18001875), В.В. Руммель, один из составителей "Родословного сборника русских дворянских родов Всероссийской империи" и др.
Историк В.В. Сиповский в 1898 году в "Русской старине" в очерке о предках Н.М.Карамзина писал, что "для характеристики известного лица вопрос об его отдаленных предках не имеет столь особенной важности, тем не менее, пренебрегать подобными вопросами все-таки не приходится, так как при внимательном изучении их для нас выясняется очень многое - мы можем узнать с какой местностью была связана жизнь известного рода, узнать из его истории некоторые мелкие факты, которые в ряду других имеют иногда свою цену, выясняются и те влияния, которые в течение веков тяготели над известным родом, воздействуя на него постоянно и понемногу складывая его характер. Вот почему сообщение некоторых данных из истории рода Карамзиных может иметь для нас несомненный интерес. К тому же литература по этому вопросу очень небогата.. .".
Ссылаясь на В. Руммеля, Сиповский поясняет, что в деле "внесении герба рода Карамзиных в общий гербовник дворянских родов можно прочитать строки: "В гербе Карамзина на голубом поле изображен полумесяц над двумя скрещенными золотыми мечами, а это означает, что родоначальник Семион происходил из именитых татар, оставил магометанство, принял христианскую веру и что дети его Дмитрий и Томило при царе Василии Ивановиче Шуйском и при государе царе Михаиле Федоровиче упоминаются в числе дворян, военной службой отличившихся, за что и были верстаны тогда поместьями и денежными окладами. Дмитрий Семенович, нижегородец, дворянин и сын боярский был ревностный слуга Шуйского и не раз получал денежные и поместные оклады 1606, 1608, 1612 гг. за службу "подмосковную", "За взятие замасское", "За касимовскую службу", "За суздальскую" и др.
В царствование Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Федора Алексеевича предки Карамзина продолжали служить русской земле, и не раз были жалованы царями. При Михаиле Федоровиче Дмитрий Семенович был аттестован так: "Собою добр, поместья и вотчины обычные, а на государевой службе будет на коня с писчалью да сабля". Поместье за ним числилось 172 чети, крестьян 6 человек, бобылей 4 человека, вотчины 70 чети, а крестьян 3 человека, 3 бобыля.".
Сделаем пояснение, что поместью и вотчине в Советской энциклопедии дается определение, как "термину, употребляемому в русской исторической литературе для обозначения комплекса феодально-земельной собственности какого-либо феодала и связанных с ней прав на феодально-зависимых крестьян" .
Сын Дмитрия Семеновича - Василий в 1629 году служил новиком в Нижнем Новгороде, где получил в наследство поместье и людей. Петр Васильевич состоял в "Начальных людях", много послужил отечеству - имя его не раз встречается в числе награжденных "за чигиринскую службу", "за киевскую", "для вечного мира с польским королем", "за службу крымского походу". И был записан в "разряд в боярской книге стряпчих". "Поступился детям своим нижегородскими вотчинами".
В 1733 году "в списке генералитету штаба и офицерам отставным от службы отставников записан Егор Петрович Карамзин, 64 лет, 16 дворов и помещен в Нижегородском, в Синбирске" (орфография сохранена).
Егор Петрович умер в 1763 году, а сын его Михаил, отец Николая, вышел в отставку в чине капитана. Михаил Егорович после смерти своей жены Екатерины Петровны, в девичестве Пазухиной, вступил в брак с Екатериной Гавриловной Дмитриевой. Карамзины и Дмитриевы, как соседи, были очень дружны между собой. Оба этих рода дали известнейших людей в России - поэта Ивана Ивановича Дмитриева и историографа Николая Михайловича Карамзина. Советский писатель А. Я. Кучеров во вступительной статье к книге "Карамзин, Дмитриев", изданной в 1958 году, пишет: "Литературное сотрудничество Карамзина и Дмитриева было настолько тесным, что эта близость дает право на издание лирики обоих поэтов в одной книге. Друзья в молодости сами собирались осуществить такое издание. После выхода в свет сборника Н. М. Карамзина "Мои безделки", И. И. Дмитриев издал сборник "И мои безделки" (1795 г.), стремясь подчеркнуть связь и неразрывность этих двух сборников стихотворений".
В родословии о Карамзиных В. Руммель сообщает, что после смерти Михаила Егоровича детьми его в 1782 году были наследованы деревни и села: Симбирского наместничества Сингилейской округи - село Знаменское (Карамзино), Ясашной тамли Уфимского наместничества Бугуруслановской округи - деревня Ключевка, Уфимского наместничества Оренбургской волости Бузулуцкого округа - село Преображенское (Михайлово), оставшиеся ему от второй жены Сызранской округи село Богоявленское, передал Василию и Федору, а деревню Ключевку получил Николай.
В. Сиповский утверждает, что "род был мелкий дворянский род, с начала даже с трудом существовавший, только царское жалованье поддерживало его".
Небогата событиями история рода Пазухиных, из которого происходила мать Николая Михайловича - Екатерина Петровна, предок которой Иван Демидович при Михаиле Федоровиче "за войну против польского короля был пожалован двумя деревнями в Костромском уезде в Плеском стану, а Семен Иванович получил грамоту "за храбрую службу и ополчение отца его и предков" тоже получил поместье. Петр Семенович состоял в военных чинах до полковника включительно, владел селом Сары Алатырского уезда Симбирской губернии. У Петра Семеновича, кроме дочери Екатерины было еще два сына - Иван и Петр, которые состояли в армии поручиками.
В продолжение о роде Карамзиных отметим, что Николай Михайлович родился в 1766 году в селе Преображенском (Михайловке) Симбирской губернии. В детские годы находился в Симбирском пансионе, затем учился в пансионе профессора Шадена в Москве, одновременно посещал лекции некоторых профессоров университета, изучил французский, немецкий языки, обучался итальянскому и английским языкам. По совету профессора И. П. Тургенева переселился в Москву, где был введен им в "Дружеское ученое общество", основанное известным общественным деятелем Н. И. Новиковым (1744-1818), имевшим целью распространение правил хорошего воспитания и издания полезных книг. Участие в работе этого общества и общение со многими писателями, поэтами и журналистами того периода сыграло свою добрую роль в развитии у него способностей к творческой деятельности. Поначалу Николай Михайлович проявил себя как журналист. Считается, что лучшими журналами конца 18 и начала 19 века были издававшиеся им журналы "Московский журнал"(1791-1792) и затем "Вестник Европы", о которых В. Г. Белинский сказал: "Московский журнал" и "Вестник Европы" были для своего времени явлением удивительным и огромным. Какое разнообразие, какая свежесть, какой такт в выборе статей, какое умное, живое передавание политических новостей столь интересных в то время!".
В те же годы Николай Михайлович получил титул историографа и ежегодную пенсию в размере 2000 рублей, с тем, чтобы он мог написать полную историю России. Находился под влиянием французских просветителей. Считал людей от природы равными между собой и в то же время поучал, что неравенство является благом, ниспосланным свыше, верил в самодержавие. Николай Михайлович Карамзин владел крестьянами в количестве одной тысячи человек и поместьем в Арзамасском уезде, дававшем доход 10 тысяч рублей в год, однако его семья испытывала материальные затруднения.
И очень беспокоился положением в деревне, крестьяне не платили оброки, он угрожал им отдачей в рекруты.
Зато в семье своей он находил моральный покой и по этому поводу писал своему другу И. И. Дмитриеву: "Люблю жить с женой, с детьми, с друзьями, но мысль о смерти дает особенную приятность жизни - все милее оттого, что не вечно!".
Учитель детей, Иван Яковлевич Телешов, вспоминал, что Николай Михайлович очень трепетно относился к детям, гордился сыновьями, о чем писал: "Если Андрей или Александр будут живы, то не сделают стыда моей тени на полях Елисейских". А было у него три сына - Андрей, Александр и Владимир, дочери - Софья от первого брака, Екатерина, в замужестве Мещерская, и младшая - Елизавета. Софье Николаевне довелось быть фрейлиной в императорской семье.
Старший сын, Андрей, родился 24 октября 1814 года. Получил домашнее образование, затем закончил юридический факультет Дерптского университета, служил прапорщиком в лейб-гвардии конной артиллерии, участвовал в боевых действиях на Кавказе, был ранен. В детстве и юности Андрей Николаевич был полностью под влиянием своих родителей, воспитавших детей в духе евангельского смирения и благодетели. Так, по поводу десятилетия Андрея Николай Михайлович написал сыну наставления, в которых говорилось: "Каждый день начинай молитвой к Богу о твоих родителях, братьях и тебе самом, прося о даровании тебе силы исполнять должности... Садись учиться с твердым намерением быть внимательным и старательным, чтобы не тратить время, которое не приходит назад - что ныне упустишь не воротишь завтра. начав и кончи день сердечною молитвою, благодари Бога, если ты хорошо провел день, кайся если худо учился или оскорбил кого и проси, чтоб Бог дал тебе силу исправиться." - поучал он сына. И Андрей в точности исполнял эти наставления. После смерти отца остался под опекой матери Екатерины Андреевны, с которой был очень дружен. Матушка давала ему советы в умиротворительно-наставительном тоне: "С твоим открытым сердцем и горячей головой ты можешь легко увлечься, будь благоразумен и осмотрителен, не поступай на перекор общественному мнению.". Она акцентирует внимание сына на том, чтобы он был верующим: "Это чувство такое чистое, такое высокое, возвышало твоего отца над другими людьми, столь же умными, как и он.".
И предупреждает его вот о чем: "Ты, возможно, увидишь Аврору Карловну (Демидову) в Италии..., но не сходи с ума от нее, как это часто случается с тобой ради хорошенькой женщины, а эта уж очень хороша".
Екатерина Андреевна интуитивно угадала ход мыслей сына в отношении Авроры Карловны, тогда еще бывшей замужем за Павлом Николаевичем Демидовым. Андрей Николаевич уже давно любил эту женщину тайно, "про себя". Впоследствии Аврора Карловна заняла свое место в истории тагильских заводов и семьи Карамзиных.
Родилась она в 1808 году в Финляндии в городке Пори, в семье подполковника Шернваля Карла Иоахима, после смерти которого переехала в Петербург к родной тетке, а ее мать вышла замуж за губернатора г. Выборга Карла Валена, получившего высокое назначение: пост члена Сената, затем прокурора Финляндии. В 1830 году в жизни Авроры происходит значительное событие, связанное с прибытием в Хельсинки царя Николая Первого, которому она была представлена и произвела на него положительное впечатление. Вскоре Аврора и ее сестра Алина были пожалованы во фрейлины.
У царицы "соименница зари" пользовалась особенным расположением, между ними установилась дружба. От императорской семьи Аврора получает благословение на брак с одним из богатейших людей России, заводовладельцем Павлом Николаевичем Демидовым, которому она подарила в 1839 году сына Павла. Однако прожила с Демидовым немного - он умер в 1840 году. В мае 1844 года решался вопрос о вводе во владение недвижимым имуществом, оставшимся от умершего мужа, Авроры Карловны и ее сына Павла. Передавалось имущество: "Два дома в Петербурге в Первой Адмиралтейской части, два квартала под № 44 и 46, в общем владении с Анатолием Николаевичем Демидовым дом в Васильевской части 4 квартала под № 18/66, в губерниях: Пермской Верхотурского уезда Нижнетагильские заводы с селами и деревнями, Херсонской Тираспольского уезда экономия Демидовка с землей и крестьянами, Таврической Симферопольского уезда экономия Костропуло с землями, виноградниками и разными строениями, Казанской в городе Лаишеве дом, в Казани и Нижнем Новгороде дома. К этому наследственные права предоставила супруга покойного Аврора Карловна за себя и по званию опекунши за малолетнего сына своего Павла Демидова соответствующие документы" .
Записано, что "в 1842 году 10 июня по указу Е. И. В. Санкт-Петербургской палаты гражданского суда 1 департамента слушалось дело об утверждении наследников Демидова. Этим актом засвидетельствовано владение Демидовой наследством".
По высочайшему Указу в наследство ей переходили заводы - Нижнетагильский, Выйский, Салдинские, Черноисточинские, Лайские, Висимошайтанский и Висимоуткинский, Усть-Уткинская пристань, рудники железные и медные -действующие - 2, недействующие - 43, платиновые прииски - 3, золотые - 15, поселки и деревни в Нижнетагильском заводском округе и др. и более 43 тысяч крепостных душ "мужска и женска пола".
По отзывам современников, ее дворец в Петербурге состоял из "коричневого салона", кабинета, в котором она принимала гостей, спальни и уборной. В парадных этажах. находились большой бальный зал, "желтый салон", комната для мужчин и т. п. При дворце содержалась оранжерея, в которой выращивалось 7 тысяч растений, предназначавшихся для проведения торжественных вечеров и светских раутов. Вдовствуя, Аврора Карловна время проводила то в Петербурге, то в Гельсингфорсе или в имении Трясканде, благоустроенном в 1841 году. Кстати, в парке этого имения с лиственницами и пихтами посадили и кедры, семена которых были привезены из Нижнего Тагила.
Следует отметить, что присоединение Финляндии к России наложило свой отпечаток на развитие финской культуры и в то же время дало возможность русским людям ближе познакомиться с этой страной, ее историей, литературой и искусством. Не остались без последствий связи с финнами, которые осуществлялись представителями русской культуры, государственными, политическими деятелями и военными. Развитию этого интереса способствовали дружеские отношения Авроры Карловны с академиками Петербургской Академии наук: Я.К. Гротом (1812-1893), П. А. Плетневым (1792-1865); писателями: В.А. Сологубом, В.Ф. Одоевским; аристократами: Клейнмихелем, Виельгорским, Строгоновыми, Кокошкиным и др. Яков Грот, сторонник сближения русской и финской культур, был постоянным посетителем дома Авроры Карловны в Гельсингфорсе. В сороковые годы в числе ее друзей можно было увидеть А. Армфельта, супругу генерала А. А. Закревского - графиню Аграфену Закревскую, Карамзиных, Растопчину, Елагину, поэта Баратынского, дочь императора -Марию Лейхтенбергскую, великую княгиню Елену Павловну и многих других, чьи имена так или иначе остались запечатленными в русской истории. Аврора Карловна была знакома с А. С. Пушкиным, в переписке которого упоминается ее имя. Есть основания считать, что Аврора Карловна была осведомлена о той интриге, которая затевалась и была осуществлена против великого поэта с молчаливого согласия императрицы, о чем красноречиво говорит переписка по этому поводу П. А. Вяземского с ее сестрой Эмилией.
В 1846 году по Петербургу пошли слухи о том, что в скором времени состоится свадьба у Андрея Карамзина с Авророй Карловной. Так в апреле 1846 года князь А. Вяземский писал В. Жуковскому: "Знаешь ли, что Андрей Карамзин женится на Авроре Демидовой, вдове? В семействе довольны этим браком, потому что она, хотя несколькими годами и старее его, но во многих и во всех других отношениях она милая, добрая женщина и будет примерною женою. Зато весь город восстает против этой свадьбы и удивляется, как Демидова может решиться сойти с какого-то своего класса при дворе с бывшей тайною советницей, идти в поручицы?".
Отметим, что Андрей Николаевич состоял в то время поручиком у графа А.Ф. Орлова (1786-1861) в его III отделении по линии жандармерии, как его адъютант. Брак этот был заключен осенью 1846 года, Аврора Карловна стала носить фамилию -Карамзина. А для Андрея Николаевича период этот приобрел особенное значение, поскольку на правах мужа совладелицы огромного хозяйства он начинает приобщаться к изучению незнакомой деятельности в области экономики и приступать к конкретным делам. Однако не все у него получается легко и просто. Супруги Карамзины вместо дел на заводах в мае 1847 года отправляются в поездку по Западной Европе, а заводскими делами занимается их совладелец Анатолий Николаевич Демидов (1812-1870), о котором отдельные историки говорили, как о личности, занимавшейся праздным образом жизни. Все же это не совсем так. Исследователь истории тагильской техники московский профессор В.С. Виргинский отмечал, что Анатолий Николаевич Демидов очень даже интересовался деятельностью своих заводов в Нижнем Тагиле. В целях поднятия их производительности и управления он создал так называемый "Парижский особый совет" из приближенных к нему лиц, а петербургского управляющего П.Д. Данилова поставил во главе Нижнетагильских заводов. В помощь Данилову были назначены управляющие Д.В. Белов и Ф.И. Швецов по экономической и технической части, а это сыграло, как отмечает тот же Виргинский, положительную роль в дальнейшей работе механиков Черепановых. Заслуживает одобрение деятельность Анатолия Николаевича и в других не менее важных делах по управлению заводами. А пока Карамзиных мы видим в Киссингене, где они встречаются с прибывшим туда наследником престола Александром Николаевичем и получают приглашение на торжественный обед по поводу дня рождения императора. В Париже посещают литературные салоны, где вступают в контакты с государственными, политическими деятелями, писателями и поэтами Франции. Оживленные разговоры, там происходившие, постепенно занимают их внимание. Аврора Карловна пишет об этом своей сестре Алине: "Здесь - движение, люди, салоны с их никогда не умолкающими разговорами: большое и непрестанное оттачивание умов друг о друга. я позволила захватить себя этому интересу ко всему на свете - спорам о палате депутатов, обмену мнениями по политическим вопросам." . В Париже жили в отеле, за который платили две тысячи франков в месяц и нанимали карету с парой лошадей за 550 франков. Бывали у Тьеров, Гизо, в салоне Матильды де Монфор. Андрей так любит поговорить обо всем, что происходит. Тьер, этот маленький богатырь разума, интеллекта и современных идей, с большим убеждением предсказывал будущее Европы на ближайшие 50 лет, раздел Европы между Францией и Россией, каждой по половине. Андрей часто бывает на улице, наблюдает, а наблюдать было что, поскольку назревали революционные события. Прекратили ходить в салоны." Аврора сообщает сестре: "Франция в течение нескольких часов превратилась из монархии в республику. Все бежали из Парижа, и эта тревожная обстановка заставила покинуть Париж - муж сгорал от нетерпения вернуться на свой пост." Дело в том, что решался вопрос о возможности возникновения войны между Россией и Германией, Андрей решается уйти из гвардии и перейти в армию, чтобы командовать батареей, в нем снова проснулся военный с патриотическим пылом и меня это тревожит.". Именно в этот период в размышлениях о назревавших событиях Андрей Николаевич говорит о немцах: "Ненависть к славянам в германских сердцах приводит их к сочувствию революции и к ненависти против русских. Читая их бешеные нападки на нас, трудно представить себе, до какой степени эта ненависть ужасна." Он предполагает: "Польша и Россия - дети одной семьи - эти братья по крови (поляки; прим. авт.), которых история вооружила против нас, сами придут к общей матери, отряхнув несчастное прошлое, предложат нам пойти вместе против смертельных врагов их расы, против вековечных угнетателей, против ненавистных немцев! Пусть бы так было!".
К принятию решения возвращаться на родину, в Россию, Карамзиных подталкивала поднадоевшая зарубежная действительность. Возможно, Андрей Николаевич вспомнил и слова, написанные когда-то его отцом: "Все чужое есть для нас только зрелище: смотри, а дела не забывай! ...Для нас, русских душой, одна Россия самобытна, одна Россия истинно существует: все иное есть только отношение к ней, мысль, привидение. Мыслить, мечтать можем и в Германии, Франции, Италии, а дело делать единственно в России..."
Быть может, вспомнил и подумал о тех обязанностях, какие недавно легли на него, как на соучастника в управлении заводами. Вопрос о поездке на тагильские заводы пока не возникал, можно было не беспокоиться, ведь действовало опекунское управление в составе генерал-лейтенанта А.А. Закревского, А.Н. Демидова, Д. В. Белова и др. Однако по возвращении из-за границы Карамзины нашли немало прошений от мастеровых из Нижнего Тагила по разным вопросам, а также многочисленные жалобы раскольников на притеснения, чинимые администрацией. И одним из основных мотивов к поездке на тагильские заводы у супругов Карамзиных явилось желание самим разобраться в делах своего огромного хозяйства, и навести там порядок, если там что-то не так. Выехали на Урал в мае 1849 года, с собой взяли малолетнего сына - Павла Демидова, его врача Карла фон Хартмана. С ними поехал брат Авроры Карловны - Эмиль Карлович Шернваль, камер-юнкер и Главноуполномоченный заводов Антон Иванович Кожуховский. На имя управляющего заводами Павла Николаевича Шиленкова ушла бумага, в которой говорилось: "Подыскать два приличных дома с хорошей мебелью, в расходах себя не стеснять, а стараться приемом оказать достойную честь"
.
В Нижнем Тагиле Карамзины находились с 17 июня по 11 сентября 1849 года, "обозрели все заводы и особое внимание обратили на воспитание детей в духе христианского благочестия. Открыли вновь училище при Свято-Троицкой единоверческой церкви, единоверческое училище для девиц, называемое "Авроринским". В Нижней Салде - Павловское единоверческое училище на 24 человека, в Верхней Салде - единоверческое училище для мальчиков на 15 человек, в Висимошайтанском заводе - православное училище для девочек на 24 человека и Андреевское на 15 человек. В Выйском заводе ими было открыто православное Анатольское училище для мальчиков на 46 человек.
Открыли приюты: в Нижнетагильском заводе, в селе Воскресенском (ныне Шиловка Пригородного района), деревне Никольской (ныне Покровское Пригородного района) для детей от одного года до 8 лет без ограничений. Учредили богадельню для престарелых и увечных людей на 24 человека. При осмотре заводов, рудников и приисков посетили село Воскресенское, где создали приют для детей. В Шиловке и поныне существует легенда, связанная с именем Авроры Карловны, которая будто-бы прискакала сюда на коне, "прошла по живописным местам по сторонам дороги, побывала на прииске. На горе при въезде в Шиловку она устроила гулянье в честь своего приезда. Барыня сидела на горе и наблюдала, как пирует народ. Среди взрослых были и дети, они смотрели на красивый наряд барыни, восхищались, а барыня забавлялась видом их грязных рубашек и лохматых головенок и той жадности, с которой они хватали брошенные конфеты". С этого приезда жители Шиловки и стали называть гору Барышниной (Барыней). Бесспорно, в Шиловку Аврора Карловна приезжала, поскольку ее приезд был связан с учреждением в этом селе приюта, однако приехать она могла только в карете и с мужем. Впрочем, более тенденциозный вымысел о Карамзиной допустил советский писатель Евгений Федоров, который в книге "Каменный пояс" сочинил следующие строки: "Заново отремонтировав дворец в Тагиле, Аврора Карловна зажила в нем скучной, размеренной жизнью на немецкий лад. Несмотря на огромные богатства, она дрожала над каждым куском, над каждой копейкой. Расчетливая хозяйка ограничивалась немногочисленной прислугой, за которой следила. Ключи от всех кладовых и хранилищ она носила всегда при себе и строго взыскивала с челяди за малейшие упущения. Сама разъезжала по заводам и заставляла новых чинов выкладывать счетные книги, в которых умело проверяла записи..." До чего же мог додуматься этот ортодоксальный Федоров! Кстати, отметим, что сама Аврора Карловна вот как относилась к возможности проживания в Тагильском крае, о чем писала сестре: "Пребывание там было действительно интересным, что я очень о нем тоскую, оно давало содержание жизни, там чувствуешь себя кому-то необходимой, когда имеешь возможность делать добро, утешать несчастных. Я рада, что устроила там три приюта и богадельню. Но теперь все это уже позади, и я вернулась к ничего не дающей сердцу деятельности, тщеславным и бессодержательным светским обязанностям. .. .Но туда очень хорошо съездить, но только не быть туда сосланным".
И еще отметим, что Авроре Карловне было свойственно чувство веротерпимости. Об этой особенности ее натуры знали тагильские старообрядцы-активисты, и при удобном случае посылали к ней с жалобами ходоков. Раскольничий староста Клементий Константинович Ушков в марте 1849 года писал ей, деликатно называя самодурство управляющего заводами Д.В. Белова "ошибками по духовной части" и просил заступничества за близких ему людей - Савву Евстифеевича Красильникова и Алексея Шестакова, находившихся в то время "в большом страхе".
Во время осмотра Висимоуткинского завода Авроре Карловне довелось побывать в семье служителя завода Ерофеева Андрея, у которого родился тогда сын Владимир. Аврора Карловна вызвалась быть ему крестной матерью и захотела, чтобы ему как крестнику выдавались бы деньги в сумме 5 рублей "до окончания им курса наук в высшем заводском училище, а деньги выдавались бы его отцу".
Надо полагать, что пунктуальность супругов Карамзиных проявлялась в детальном ознакомлении с заводами, приисками, школами, церквами и другими заведениями. К примеру, Андрей Николаевич спускался в забой шахты Медного рудника и заметил обедающих шахтеров. Спросил у сопровождающего смотрителя, что они кушают. Получил ответ: "Кусочек едят и водичкой припивают." Ответ удивил Карамзина -"разве можно на этом существовать на такой работе?" После этого в каждую смену спускали в медных котлах мясные щи с кусками мяса и кашу с маслом.
Недаром Д. Н. Мамин-Сибиряк в своей статье "Платина" писал: "На госпитальной площади стоит довольно массивный чугунный памятник Андрею Николаевичу Карамзину, сыну известного русского историка. . На заводах о нем сохранилась самая лучшая память, как о человеке образованном и крайне гуманном, хотя он и является здесь случайным. Его пребывание на заводах является, кажется лучшей страницей в их истории, по крайней мере старожилы вспоминают о нем с благоговением".
При ознакомлении с деятельностью заводов и рудников Андрей Николаевич увидел массу недостатков, заключавшихся в том, что многие служители выполняют не свойственные им обязанности, а некоторые приказчики используют свое положение в личных интересах. Это обстоятельство заставило его по-новому расставить кадры в заводоуправлении, объединить заводское и хозяйственное отделения в одно, под названием "распорядительное", что позволило значительно сократить штаты и уволить служителей "для разных поручений, годовое жалованье которых равнялось 12 тысячам рублей ассигнациями. И понял, что для более эффективного управления заводами требовалась разработка целой системы мер, что необходимо было согласовать с А. Н. Демидовым и другими попечителями. После возвращения в Петербург А.Н. Карамзин занялся разработкой "Особого положения" по устранению отмеченных недостатков на заводах и приступил к подготовке второй поездки в Тагил, которая состоялась в августе 1853 года. А в это время здесь проживал ссыльный польский революционер Адольф Михайлович Янушкевич, приехавший в сюда феврале 1853 года из Омска с разрешения властей по ходатайству А. Н. Демидова и родственников. О предполагаемом приезде Карамзина в Нижний Тагил Янушкевич пишет матери в Несвиж: "От его приезда будет зависеть новая эра в правлении Нижнетагильскими заводами, он появится как единственный и главный представитель семьи Демидовых".
Андрей Николаевич приехал в Нижний Тагил в сопровождении своего секретаря Иосафата Огрызко, который нам известен как активный деятель польского освободительного движения. Позднее, за публикацию писем Лелевеля, статей Зигмунда Сераковского и Н. Г. Чернышевского он был посажен в Петропавловскую крепость, а за активное участие в польском восстании 1863-64 гг. приговорен к смертной казни, замененной двадцатью годами каторги. Встречи Янушкевича с Андреем Карамзиным не проходят для него бесследно. Возвращаясь в Петербург, Андрей Николаевич сказал, что "не перестанет прилагать усилий, чтобы выполнить обещание об освобождении Янушкевича из ссылки". На имя начальника III отделения была подана записка о том, что Карамзин, "лично убедившись в безукоризненном поведении, отличнейшем образе мыслей и совершенно расстроенном здоровье сосланного в 1832 году Янушкевича просит . об исходатайствовании ему всемилостивейшего прощения и дозволения возвратиться на родину в Минскую губернию к семидесятилетней матери". Однако, хлопоты о Янушкевиче продолжила вдова Андрея Николаевича - Аврора Карловна, с именем которой следует связать выдающееся событие в отечественном литературоведении - это находка писем Карамзиных в Нижнем Тагиле, в которых отведено немало места для фактов о последних днях жизни А.С. Пушкина.
А пока Андрей Николаевич в Нижнем Тагиле, где наводил порядок - рассмотрел список служащих, провинившихся в бытность управления заводами А.И. Кожуховским, умершим в июне, останки которого были отправлены в Петербург для захоронения. Из их числа был прощен крестьянин Ерахтурской вотчины Иван Евстигнеев, занимавшийся "расстройством крестьян не работать на тагильских заводах и отданный за это на горные работы". Для произведения химических опытов А.Н. Карамзин приказал учредить при заводском управлении центральную лабораторию во главе с управляющим И. Беловым. Частные лаборатории он упразднил. Перед центральной лабораторией была поставлена задача по составлению шихты для заводских плавок, определению чистоты плавок. При проведении опытов разрешалось приказчикам заводов присутствовать, чтобы удостовериться в объективности исследований. Управляющий лабораторией обязан был читать уроки по химии сотрудникам лаборатории. Андрей Николаевич упорядочил систему пользования на заводах квартирными деньгами и другими добавочными к зарплате пособиями. В соответствии со ст. 16 разработанного Карамзиным "Положения" предлагалось упразднить прислугу, поваров, поломоек, рассылок, караульщиков и др.: "Снабжение такою прислугою никогда не имело никакого правильного основания и на будущее время вовсе отменяется". Вся прислуга возвращалась в распоряжение заводоуправления. Запретил "служащим - смотрителям, управителям заводов и рудников, заведующим отдельными заводами иметь дома во все то время и в тех местах, где они проходят службу. Нельзя было строить и покупать дома, пока эти служащие состоят в подобных должностях". Разработал правила для составления отчетов, ежемесячно представляемых владельцам Нижнетагильских заводов (32 пункта). Требовал четкости и пунктуальности в отчетности. Вникал в мелочи производства, видел недостатки. За время пребывания в Нижнем Тагиле Карамзин рассмотрел и дела, касающиеся судебной части. Лично провел следствие по делу смотрителя заводоуправления И. Серебрякова, кассира Т. Моисеева, его помощника П. Образцова и бухгалтера А. Соловьева, обвинявшихся в воровстве, приписках и фальсификации денежных документов, связанных с ремонтом дорог и мостов. С провинившихся взыскали незаконно присвоенные средства и каждому определили наказание в виде выговоров и перевода их из служащих в рабочие. В то же время Андрей Николаевич реабилитировал группу крестьян, наказанных за разные проступки его предшественником - Кожуховским. Наградил деньгами смотрителей лесов А. Шадрина, П. Жукова и М. Соловьева за поимку беглого крестьянина Белькова и дезертира Рябинина. Увеличил жалованье протоиерею И. С. Пырьеву за его усердие по преподаванию Закона Божьего и наставление детей вверенной ему Богом паствы. То же самое сделал и в отношении Павла Николаевича Шиленкова, увидев в нем добросовестно относящегося к выполнению своих обязанностей управляющего.
А. Н. Карамзину довелось присутствовать на свадьбе одного из служащих заводоуправления, о чем пишет А. М. Янушкевич: "Господин Карамзин был, так называемым, "посаженным отцом", а я имел честь быть "шафером" и должен был целых полчаса держать над головой невесты венец. Господин отец дал богатый обед для молодых, на котором присутствовало 70 человек. И я там был.".
22 февраля управляющему заводами П. Н. Шиленкову пришел документ: "Милостливый государь Павел Николаевич! Уведомляю Вас, что я снова вступил в военную службу и в весьма непродолжительное время отправляюсь в поход. Обстоятельство это нисколько не меняет существующего доныне порядка вещей. Управляя на прежнем основании нашими заводами, Вы по-прежнему будете доставлять документы в Санкт-Петербургскую контору на имя владельцев, а рапорта и письма - на мое имя. Важнейшие из них будут присылаемы ко мне, остальные господин Огрызко докладывает Авроре Карловне, т. к. Огрызко остается здесь в Петербурге и будет доносить мне о ходе наших дел вообще. А. Карамзин".
Когда Турция объявила войну России, А.Н. Карамзин получил назначение в Александрийский гусарский полк, дислоцировавшийся в Малой Валахии и входивший в состав тридцатитысячного корпуса под командованием генерала П.П. Липранди. В полку Карамзина встретили неприветливо, некоторые офицеры смотрели на него, как на петербургского франта, севшего им на шею, недовольны были скорым его продвижением в полковники. Андрей Николаевич сразу это заметил, переживал и очень хотел на деле доказать, что он не тот человек, за которого его приняли. Вскоре он подружился с поручиком П.Ф. Вистенгофом, нашел в нем родственную душу. "Случалось мне по целым ночам просиживать в его палатке, - вспоминает Павел Федорович встречи с Карамзиным, - и я со вниманием слушал интересные рассказы про заграничную жизнь и Кавказ, где он служил. Карамзин говорил иногда со вздохом, почему его нет там, где более опасности, но зато более и жизни!" . Он показал Вистенгофу золотой медальон с портретом жены-красавицы и сказал, что эту вещицу у него могут отобрать лишь с жизнью.
В связи с активизацией турецких отрядов в Дунайских княжествах решено было провести тщательную разведку в районе города Каракала, занятого противником. Осуществить это мероприятие, не исключающее участия в боевых действиях, поручили Карамзину. Он ликовал. Сбылось желание на деле проявить себя и показать, на что он способен. Рано утром 16 мая отряд вышел в поход. Карамзин успел шепнуть Вистенгофу, что он принятым решением доволен и во сне видел своего отца, вероятно, считая это добрым предзнаменованием. На деле же оказалось иначе. Как командир, Андрей Николаевич обязан был предусмотреть и меры предосторожности для обеспечения безопасности отряда, но он этого не сделал. Отряд проходил по дороге в болотистой низине. На пути было два узких места, последний, перед Каракалом, переходить не следовало бы. Еще с сайта historyntagil.ruНа вопрос, переходить мост или нет, представитель генерального штаба М. Г. Черняев высказал несогласие с планом Карамзина. Тот возразил, заявив, что действует самостоятельно. "Чтобы с таким известным своей храбростью полком нам пришлось отступать, не допускаю мысли - с такими молодцами надобно идти всегда вперед!".
И дал приказ переходить мост. А за ним невдалеке, на обширной равнине, стояли колонны турецкой конницы. Отряд Карамзина вступил в бой, завершившийся победой численно превосходящего противника. Роковую роль сыграл и злополучный мост, который захватили турки, лишив гусар возможности к отступлению. Рассказывают, что во время боя лошадь командира опрокинулась назад, сбросила всадника и умчалась. Ему подвели другую лошадь, но в этот момент наскочили турки и плотным кольцом окружили Карамзина. Стали снимать с него саблю, пистолет, кивер, кушак, взяли золотые часы и деньги, чтобы затем гнать в плен. Когда коснулись золотой цепочки с медальоном, Карамзин в отчаянии выхватил у стоящего турка саблю, нанес ему сокрушительный удар по голове, другому перешиб руку...
Андрея Николаевича нашли бездыханным с восемнадцатью колотыми и резаными ранами. Вначале он был похоронен там же в Малой Валахии, вторым дивизионом, которым командовал. На сороковой день состоялась панихида во всех тагильских заводах. Известие о гибели Карамзина явилось тяжелым горестным ударом для всей его семьи и шокировало светский Петербург. Вот как об этом событии писал своей дочери поэт Федор Иванович Тютчев: "Это одно из таких подавляющих несчастий, что по отношению к тем, на кого они обрушиваются, испытываешь, кроме душераздирающей жалости, еще какую-то неловкость и смущение, словно сам чем-то виноват в случившейся катастрофе...Был понедельник, когда несчастная женщина узнала о смерти своего мужа, а на другой день, во вторник, она получает от него письмо на нескольких страницах, полное жизни, одушевления, веселости. Это письмо помечено 15 мая, а 16-го он был убит. Последней тенью на этом горестном фоне послужило то обстоятельство, что во всеобщем сожалении, вызванном печальным концом Андрея Николаевича, не все было одним сочувствием и состраданием, но примешивалась также и значительная доля осуждения. И, к несчастью, осуждение было обоснованным. Рассказывают, будто государь, говоря о покойном, прямо сказал, что поторопился произвести его в полковники, а затем стало известно, что командир корпуса генерал Липранди получил официальный выговор за то, что доверил значительную воинскую часть офицеру, которому еще не доставало значительного опыта. Представьте себе только, что испытал этот несчастный А.Н. Карамзин, когда увидел свой отряд погубленным по собственной вине. и как только в эту последнюю минуту, на клочке незнакомой земли, посреди отвратительной толпы, готовой его изрубить, в его памяти пронеслась, как молния, мысль о том существовании, которое от него ускользало: жена, сестры, вся его жизнь, столь обильная привязанностями и благоденствием". Электронная версия historyntagil.ru. В местной печати ошибочно было указано, что Карамзин был, будто бы, похоронен в Нижнем Тагиле, а на его могиле поставлен чугунный памятник. Читаем отрывок из письма того же Ф. И. Тютчева своей жене, посланного ей в июле 1854 года: "Завтра, 18 июля, мы приглашены на печальную церемонию, похороны бедного Андрея Карамзина, тело которого однажды уже погребенное и отрытое только что прибыло в Петербург. А я вижу, словно это было вчера, как он в военной шинели расстается с нами на вокзале, и я говорю ему на прощание - воротитесь. И вот как он вернулся!" .
Аврора Карловна за телом мужа посылала своего секретаря Иосафата Огрызко. Читаем еще один документ, подтверждающий, что Карамзин похоронен в Петербурге, но не в Нижнем Тагиле! Это письмо генерала Ушакова А. Н. Демидову от 24 июня 1854 года: "Препровождаю Вам открытый лист для беспрепятственного провоза из Малой Валахии в Санкт-Петербург для предания земле скончавшегося полковника Карамзина, о чем уведомлены обер-прокурор святейшего Синода, министр финансов и управляющий министерства иностранных дел" .
После погребения в карамзинской церкви Божьей Матери Всех скорбящих радости появилась запись: "Карамзин, Андрей Николаевич, полковник, р. 24 октября 1814, убиен во брани за веру и отечество против турок 16 мая 1854. Блажени милостливии яко тии помилованы будут". Скорбные строки эти попали в Петербургский некрополь.
Для увековечивания памяти А. Н. Карамзина А. Н. Демидов приказал на одной из площадей Нижнего Тагила поставить памятник, который выражал бы "эмблему трудолюбия на пользу ближнего и горячего сочувствия к бедному классу людей, которыми Андрей Николаевич особенно отличался. А памятник во всех аспектах был бы нижнетагильским произведением и соответствовал любви и привязанности тагильцев, как к нему, так и к его фамилии" . По подписке, открытой на заводах, собрали сумму, необходимую для изготовления памятника, автором которого стал Алексей Гаврилович Белов. Медальон, шишак, герб и другие детали исполнил академик, художник Екатеринбургской гранильной фабрики Александр Иванович Лютин (1814-1884). Отливкой их занимались на тагильской бронзерной фабрике литейный мастер Ф. Ф. Звездин и формовщик Иван Гурьянов. За эту работу А. Н. Демидов подарил тагильчанам образ святого Андрея Критского, равный стоимости памятника, открытого 16 мая 1855 года, то есть ровно через год со дня гибели А. Н. Карамзина.
"В целом памятник, довольно сложный по пластике, благодаря благородным пропорциям, вымеренным по правилам "золотого сечения" и человечным масштабам, производил сильное впечатление, выражал одновременно скорбь по погибшему и величие подвига воина: по углам встревоженные грифоны, как бы заслоняют полураскрытыми крыльями, напоминающими древнерусские щиты, весь памятник. На расстоянии сооружение по силуэту воспринимается цельно, как русская часовенка, увенчанная, однако, не традиционным крестом, а атрибутами воинской доблести шлемом и мечом", - это мнение проректора Екатеринбургской архитектурной академии Владимира Александровича Блинова. И вот нет этого символа воинской доблести. Разрушен неведомо по какому праву, очевидно для того чтобы, стереть память о человеке, достойном уважения. В журналах дореволюционного времени "Русская старина", "Русский архив", "Старина и новизна" остались воспоминания о нем как человеке волевом и решительном, с высокоразвитым чувством патриотизма и свободомыслия, допускавшим резкие высказывания в адрес аристократического общества. В дневнике у писателя В. Ф. Одоевского есть запись: ". в 1847-1948 году, когда на одном из приятельских ужинов у Жоржа Андрей Николаевич провозгласил тост "за здоровье одного из несчастнейших людей - русского мужика", то мы все весьма струхнули и последовало молчание." А струхнуть-то было от чего, ведь в то время проводилась политика развития полицейского деспотизма, и можно было ни за что и пострадать. Однако, Андрей Николаевич не боялся писать матери своей Екатерине Андреевне из Парижа о своем негодовании по поводу причин гибели А.С. Пушкина: "Маменька! До сих пор не могу опомниться - милый Светлый Пушкин, его нет. Поздравьте от меня петербургское общество, оно сработало славное дело: пошлыми сплетнями, низкою завистью к гению и красоте оно довело драму, им сочиненную, к развязке, поздравьте его - оно того стоит. Бедная Россия! Одна звезда за другой гаснет на твоем пустынном небе и напрасно смотришь, не зажигается ли на востоке заря - темно!" И далее: "Хвала царю за то что, не отстал от своих, он показал себя молодцом - нечего сказать!.. Я думал, что я к добру теперь не в Петербурге, где бы перессорился теперь со всеми, а может быть пошло бы и дальше!" Отметим, что эта часть статьи в мае 2004 года публиковалась в местной печати в связи со 150-летием со дня гибели А. Н. Карамзина. По досадной ошибке имя В. Ф. Одоевского было заменено именем Ф. М. Достоевского, не имеющего к этому делу никакого отношения!
А письма сына Екатерина Андреевна давала читать Тургеневу, Вильегорскому и другим, которые оценили им написанное как "отражение высокого ума, живого и пылкого воображения. А Жуковский часто повторял: "Прекрасно, нельзя лучше, слог самый чистый, живой, оригинальный, носящий свой собственный отпечаток: он умный и добрый малый".
Андрей Николаевич мог бы написать и оставить нам интереснейшие воспоминания об особенностях жизни петербургского общества той поры, но ему этого сделать, к сожалению, не довелось. И все же, в нашем городе есть чем добрым вспоминать его, хотя бы учрежденной им исторической библиотекой и другими добрыми делами. А с мыслью о восстановлении ему памятника следует согласиться, места для этой цели есть, первое - это там же, где он стоял до разрушения, т. е. между драмтеатром и зданием городской администрации. Другое, давно пустующее место, с вырытым фундаментом для какого-то сооружения, давно заброшенное и очень нуждающееся в том, чтобы его привели в надлежащий порядок, находится как раз напротив библиотеки музея-заповедника и рядом с музеем изобразительных искусств и мастерскими художественного фонда.
После гибели мужа в войне с турками Авроре Карловне пришлось столкнуться с необходимостью принятия ряда решений по вопросам хозяйствования. Некоторые ее приказы оказались не продуманными, поэтому их исполнение обошлось для заводов значительными издержками. С ее согласия, примерно с середины 1850-х годов на Нижнетагильские заводы хлынул поток иностранных специалистов, о которых Д.Н. Мамин-Сибиряк писал, что многие из них "безжалостно грабили русские национальные богатства и в то же время разделяли с русским барином презрение ко всему русскому, кроме русских денег. Они жили чужими в России, наживали капиталы и мечтали только об одном, чтобы вернуться в свое отечество богатыми людьми". По приглашению Авроры Карловны в Нижнем Тагиле в 1850-е годы появились шведы Карл Оберг, Карл Гультман и Леон Болин, французы Беньямин Тинг, Жан Тисс, бельгиец Николас Дюпон, Карл Олендер, Леон Вейер, Генрих Инглис и др. Здесь они получали большие суммы за выполнение особых поручений, пользовались бесплатно квартирами, мебелью, прислугой и экипажем. Не без основания управляющий тагильскими заводами П. Н. Шиленков писал в Петербург, что "тагильские заводы представляют род оселка, на котором всякий безнаказанно может оттачивать свои идеи и поглощать значительные суммы" .
К таким прожектерам из числа иностранцев следует отнести химика Августа Маркса, прибывшего из города Бадена для внедрения на Выйском заводе так называемого "мокрого способа" получения меди из руд. Более двух лет этот химик безуспешно пытался проводить свои опыты, израсходовал на их проведение более 115 тысяч рублей, не добившись положительных результатов, никому ничего не объяснив, неожиданно возвратился на родину в Германию. Еще с сайта historyntagil.ru А на смену ему прибыл другой "химик", провизор А. Пернер, о котором Аврора Карловна писала П.Н. Шиленкову, что не ручается ни за поведение, ни за добросовестность Пернера: "Напротив, из некоторых случаев можно даже предположить, что к этому человеку нельзя иметь полного доверия", - заключила она.
И признавалась, что опыты по извлечению меди из руд, начатые Марксом, так дорого стоили, что необходимо было довести их до конца, надеясь на успех, который окупил бы расходы. Как и следовало ожидать, Пернер оказался в вопросах металлургии дилетантом, за год работы ничего путного не сделал, и теперь Аврора Карловна обратилась к профессору Гельсингфорского университета Нильсу Норденшельду с просьбой завершить начатое дело. К приезду Норденшельда П.Н. Шиленков отнесся очень сдержанно, тем более что новый посланник заводовладелицы не представил своего проекта, а приступил к проведению экспериментов по личному плану. Вскоре переписка заводоуправления с главной конторой Демидовых в Петербурге запестрела жалобами на профессора, заслуживающим упрека за то, что он "допускает над собой влияние рабочих-негодяев, уволенных с завода и нашедших у него покровительство".
Нордешельд же в свою очередь докладывал Карамзиной, что подозревает служащих центральной лаборатории в умышленном скажении анализов производимой им продукции. Дело кончилось тем, что Н. Нордешельд оставил занятия на заводах и возвратился в Финляндию. По поводу его отьезда заводоуправление оправдывалось тем, что его методы, "может быть и хороши, но в целом для заводов приемлимы быть не могут по причине дороговизны.".
Немало средств было истрачено на опыты, проводившиеся французом Шено, который в шахтной печи готовил губку, затем перерабатывал ее в небольшие крицы, которые под молотом разваливались. Компетентная комиссия заключила, что методы Шено совершенно не пригодны в деле приготовления железа непосредственно из руд.
Зато в проведении благотворительной деятельности Аврора Карловна добилась значительных успехов, там для нее все было ясно и просто - выделить средства и дать необходимые указания. Думается, что к благотворительной деятельности ее подтолкнула великая княгиня Елена Павловна, жена Михаила Павловича, брата императора, с которой она была знакома, будучи фрейлиной. Елену Павловну очень занимали идеи женской эмансипации, в силу чего она стремилась приобщить женщин-дворянок к активной общественной деятельности по линии благотворительности и в медицине. Елене Павловне, бесспорно, импонировали богатство и глубокая религиозность Авроры Карловны. Обе эти женщины получили воспитание на Западе, родство натур и нравственная симпатия объединяли их в задуманном деле. В годы первого замужества Аврора Карловна часто бывала за границей, где впервые познакомилась с постановкой санитарного дела и охраны здоровья в Германии и Швейцарии, а после смерти Павла Николаевича устроила детские ясли при ланкастерской школе в Гельсингфорсе, а в 1850 году основала в Петербурге детский дом. Находясь в Париже в начале 1860-х годов, изучила систему ухода за больными в организациях: "Бедные маленькие сестры" и "Блаженные сестры". По возвращении на родину вела переписку об учреждении в Финляндии больницы и школы санитаров, ознакомилась с опытом работы пастора Флиднера, руководителя подобной организации в Германии. Вступила в контакты с доктором Майером, знатоком и практиком санитарного дела в России. Изучив опыт работы этих деятелей медицины, открыла в 1867 году в столице Финляндии свое санитарное учреждение, в котором ввела по санохране для женщин так называемый "христианский" труд.
Следует отметить, что девизом гуманной деятельности, как для Елены Павловны, так и для Авроры Карловны было: "Все для Бога!", в то время как у многих русских деятельниц этот девиз обозначался несколько иначе - "Все для людей во имя Бога!"
Исследовательница жизни и деятельности А.К. Карамзиной шведка Гварстрем пишет, что Аврора Карловна не занималась политической и государственной деятельностью, ее внимание было сосредоточено на оказании милосердия и благотворительства. Однако в конце жизни она написала вдовствующей императрице Марии Федоровне прошение о предоставлении Финляндии национальной независимости. Несмотря на дружеские отношения Авроры Карловны с царствующей семьей, это прошение осталось без последствий, поскольку не от одной императрицы зависело решение этого важного политического вопроса. Однако возымело действие ее ходатайство к императрице об освобождении из ссылки А.М. Янушкевича. Сохранился в архивах документ, в котором сказано, что "государыня императрица желает освобождения Янушкевича, исполнено 23 января 1856 года". А в апреле того же года в Нижний Тагил пришел приказ о помиловании Адольфа Михайловича: "Теперь уже ясно, что в следующую неделю я получу паспорт и тронусь в путь, - сообщает он родным в Несвиж, - сижу как на иголках, но зато когда поеду, то полечу день и ночь, все идет к лучшему.".
Скажем несколько слов и о письмах Карамзиных, найденных в Нижнем Тагиле в 1955 году. Как известно, в них нашлось немало сведений о последнем периоде жизни А.С. Пушкина. Лицами, хранившими эти бесценные документы в сундуке у штейгера Шамарина, в свое время выдвинута была версия о том, что письма привез в Нижний Тагил будто бы сам Андрей Николаевич Карамзин. "Их он хранил как реликвию. После его смерти они остались в Тагиле. Где они находились с тех пор неизвестно"/?!/. У доцента казахского университета Ф. И. Стекловой догадка получает дальнейшее развитие: "Вполне естественно предположить, что именно Янушкевичу и оставил Андрей Николаевич письма своих родных, которыми так дорожил. Оставил для того, чтобы ученый библиотекарь привел их в порядок, "обработал", как специалист и сохранил как друг. Вспомним, что увидел И.Л. Андроников, когда открыл крышку альбома: ". все листы из альбома вырезаны были, как по линейке. И к оставшимся корешкам аккуратно подклеены письма". Да, нет же! Хочется энергично возразить против того, что Андрей
Николаевич неведомо, зачем привез письма, эту "реликвию", чтобы передать на хранение чужим людям, как будто у него не было родственников, да и не в его натуре были такого рода поступки! А вот сообщение о том, что письма побывали в руках А.М. Янушкевича заслуживает доверия, но было бы правдоподобнее считать, что появились они в Нижнем Тагиле только после смерти Андрея Николаевича. Теперь мы знаем, что после гибели А. Н. Карамзина Аврора Карловна и Анатолий Николаевич принимали энергичные меры по увековечиванию памяти погибшего - в Тагиле установили памятник, а где же подарок А. Н. Демидова тагильчанам - образ святого Андрея Критского? О нем почти ни слова! Он мог быть привезен сюда вместе с письмами по распоряжению Авроры Карловны... И еще, почти тоже незамеченной осталась одна важная деталь. С тех давних пор в библиотеке хранились еще и тетради Ивана Петровича Липранди, полковника российской армии, знакомого Александра Сергеевича Пушкина по его южной ссылке. Тетради рукописные, написаны орешковыми чернилами и являются подлинными по принадлежности Ивану Петровичу Липранди. Имеют общий заголовок: Рукописи на разных языках, относящиеся до турков, военные описания местностей битв, политические и статистические взгляды и т. п. из 6 разделов.
1 - Битвы и все, что относится к военным действиям и секретные взгляды /60/
2 - Военно-административные и секретные /25/
3 - Военно-географические, военно-исторические, военно-статистические и т. п. /11/
4 - Политические и секретные /33/
5 - Исторические, географические, статистические и т. п. /24/
6 - Смесь /9/
По одним только заголовкам этих шести разделов можно сделать вывод, что Иван Петрович Липранди был не просто армейским полковником, а состоял при генеральном штабе военным разведчиком.
Не вызывает сомнения и то обстоятельство, что тетради находились в руках Андрея Николаевича и были ему переданы Павлом Петровичем Липранди для использования при подготовке к разведке близ Каракала, в них содержались сведения, касающиеся не только турок, но и Малой Валахии и всех Дунайских княжеств. По добыванию этих сведений через агентуру и лично Иван Петрович немало потрудился в этом крае еще в 1822-1828 годах, а когда началась русско-турецкая война в 1850-е годы, он мог передать эти сведения брату - Павлу Петровичу, командовавшему тридцатитысячным отрядом на Дунае. Бесспорно, многие из записок Липранди могли заинтересовать А. Н. Карамзина. К примеру, в заметке о Боснии есть строки: "В войнах с турками необходимо иметь точные сведения о войсках, с которыми имеешь дело, из какой они области. Необходим учет психологии и панического ужаса - босняки и турки не выносят атак, не в силах выдержать ни одного натиска". Не эти ли строки вспомнил Андрей Николаевич, когда возразил М. Г. Черняеву, что с этими молодцами надобно идти всегда вперед!" и отдал приказ наступать на турок. И, как видим, проиграл сражение.
Следует считать, что письма, тетради и образ Андрея Критского были привезены из Петербурга секретарем Авроры Карловны Иосафатом Огрызко! И никак не ранее 1855 года. Аврора Карловна понимала, что для хранения писем в Нижнем Тагиле имелось достойное место - музей древностей и науки с его библиотекой, основанной ее мужем, и что письма и тетради непременно попадут в нужные руки, к Янушкевичу, о котором у нее сложилось доброе впечатление.
В городе Хельсинки есть дом, который принадлежал А.К. Карамзиной. В нем ныне располагается городской музей истории, один из отделов посвящен Авроре Карловне, память о которой финнами особенно почитается. В этом музее экспонируется цветная фотография - копия портрета, написанного Карлом Брюлловым. Эта фотокопия, по просьбе генерального консула Финляндии в Ленинграде А. Карпинена, в январе 1976 года была передана Нижнетагильским музеем-заповедником в Хельсинки.
Роспись рода Карамзиных
1. Семион, предок Карамзиных, из именитых татар, оставил магометанство, принял христанскую веру и перешел на службу к русскому царю.
2. Дмитрий Семионович, при царе Василии Шуйском - дворянин поверстанный денежным и поместным окладами.
3. Томило Семионович, царе Василии Шуйском - дворянин поверстанный денежным и поместным окладами.
4. Василий Дмитриевич, новик на службе в Нижнем Новгороде в 1629 году.
5. Петр Васильевич, пишется, как "жилец в начальных людях" и числится "в разряде боярской книги стряпчих".
6. Егор Петрович, в 1733 году помечен в "списке генералитету штаб и обер-офицерам, отставным от службы, ему 64 года", проживал в Симбирске.
7. Михаил Егорович, в 1763 году "отставной капитан". Умер в 1882 году.
8. Екатерина Петровна Пазухина, первая жена Михаила Егоровича, умерла ок. 1770 г.
9. Евдокия Гавриловна, в девичестве Дмитриева, вторая жена Михаила Егоровича.
10. Василий Михайлович, владел селом Преображенское Уфимского наместничества.
11. Николай Михайлович /1766-1826/ писатель, историк, почетный член Петербургской Академии наук /1818/, основоположник русского сентиментализма, автор "Истории государства Российского".
12. Федор Михайлович, владелец села Преображенское Уфимского наместничества.
13. Александр Михайлович, владелец села Богоявленское Нижегородской губернии, 1782 год.
14. Марфа Михайловна, получившая пятую часть наследства.
15. Екатерина Андреевна, жена Николая Михайловича, получившая в наследство от отца А. И Вяземского село Макателемы в Нижегородской губернии в 1807 году. Данные по книге Пушкин в письмах Карамзиных, 1836-1837 гг. М. ; Л., 1960. С 70. По данным книги Я. И. Тютчев. М., 1980. С. 334. Екатерина Андреевна являлась урожденной Колывановой, второй женой Николая Михайловича". Родилась в 1780 году, умерла в 1851 году.
16. Андрей Николаевич /1814-1854/. По окончании Дерптского университета служит прапорщиком в конной артиллерии, участвовал в 1844 году в боевых действиях на Кавказе, был ранен, затем служил адъютантом у графа А. Ф. Орлова, начальника III отделения. В феврале 1854 года поступил на военную службу в 16 Александрийский гусарский полк, 16 мая 1854 г. погиб в бою с турками в Малой Валахии.
17. Александр Николаевич /1815-1888/, предводитель дворянства Ардатовского уезда Нижегородской губернии, второй сын Николая Михайловича.
18. Владимир Николаевич /1819-1879/, младший сын Николая Михайловича, студент Петербургского университета, позднее сенатор.
19. Карамзина Софья Николаевна /1802-1856/, фрейлина в императорской семье, старшая дочь Николая Михайловича.
20. Мещерская Екатерина Николаевна /1805-1867/, княгиня, дочь Н. М. Карамзина от первого брака.
21. Мещерский Николай Петрович /1829-1901/, князь, внук Н. М. Карамзина.
22. Мещерский Петр Иванович /1802-1876/, князь, муж Е. Н. Карамзиной.
23. Карамзина Елизавета Николаевна /1821-1891/, младшая дочь Н. М. Карамзина.
24. Карамзина Аврора Карловна /1808-1902/, урожденная Шернваль, жена А. Н. Карамзина, в первом браке - Демидова, владелица Тагильских заводов.
25. Павел Павлович Демидов /18 9-1885/, кандидат прав, почетный попечитель благотворительных учреждений Тагила, сын А. К. Карамзиной, заводовладелец.
С.В. Ганьжа