Память о друге
(Выступление 7 декабря 1989 года на вечере в Нижнетагильском музее изобразительнах искусств, посвященном памяти Е.Л. Кронмана и В.А. Лотар-Шевченко)
Сегодня, если говорить словами Екатерины Николаевны Карамзиной, я имею "горькую сладость" поведать людям о своем учителе и человеке, с которым меня связывала верная и нежная дружба долгих семнадцати лет.
Я постараюсь рассказать о его сложной, по сути сломленной беспрерывной цепью репрессий судьбе, судьбе талантливого человека, испившего до дна чашу истязаний физических и нравственных, унижения человеческого достоинства.
Невостребованные обществом накопленные им знания, опыт, жизненный потенциал, должны были сделать его ученым. Он мог стать доктором искусствоведения, профессором университета, автором многих книг по теории и истории изобразительного искусства, музееведом... Но... Увы! Ничего этого не произошло в его жизни.
Начну с автобиографии, написанной Евгением Леонтьевичем 12 ноября 1949 года и сохраненной в архиве Нижнетагильского музея изобразительных искусств.
(Примечание редакции: текст воспроизводится с сохраненной орфографии и пунктуации подлинника.)
Э.П. Дистергефт
* * *
Копия.
Родился 7 апреля 1907 г. в г. Белосток (Зап. Белоруссия). Еврей. Беспартийный. Ранее в ВКП(б) или других партиях не состоял.
Родители: до революции – отец – мелкий служащий, мать – народная учительница, после 17 года: отец – служащий (умер в 1947 г.), мать – школьная учительница (ум. в 1941г.).
В 1914 году, в связи с начавшейся первой мировой войной, семья уехала на родину отца в Нижний Новгород (Горький). С 1920 года жил в Москве и в 1925 году поступил на Отделение теории и истории искусств Историко-этнографического факультета 1 Московского государственного университета. Университет закончил в 1929 году и был оставлен при кафедре Западноевропейского искусства. С 1926 года работал в ряде музеев (музей этнографии и искусств в 1 МГУ, истории искусства XVIII века, историко-архивном институте в Керчи, музее ново-западного искусства в Москве). В 1934 году закончил искусствоведческую музейную аспирантуру и утвержден в звании старшего научного сотдуднлка 1 разряда.
Временно с 1980 по 1983 год работал в редакции Большой Советской Энциклопедии, последние годы помощником редактора, нач.отд. изобразительного искусства; 1934-35 гг. работал старшим научным сотрудником музея ново-западного искусства и в издательстве "Изогиз". Напечатал за это время ряд статей по вопросам искусства в журналах "Искусство", "Творчество", "Марксистско-Ленинское искусствоведение" и других журналах, в газете "Советское искусство", БСЭ и других изданиях.
В 1936 году ОС НКВД был привлечен по ст. УК 58, п.10 и присужден к 5 годам ИТЛ.
В 1936-41 гг. работал на предприятиях Воркутстроя НКВД в качестве горнорабочего и геологоразведчика. В 1941 году, по возвращении, Комитет по делам искусств вновь направил меня на работу по основной специальности – искусствоведа.
Отечественная война застала меня в Ялте, где я бал экскурсоводом на выставке работ московских художников.
В 1941 году был призван в РККА и зачислен в инженерные войска. Участвовал в боях на Южном фронте (Крым, Северный Кавказ). В плену, окружении и оккупации не был. Летом 1942 года, после вторичной контузии был с командой выздоравливающих направлен на работу в оборонную промышленность в Кузбасс, где был демобилизован и забронирован за угольной промышленностью на шахте №4 треста "Молотовуголь", комбината Кузбассуголь, в качестве горнорабочего и моториста подъемной вентиляции до 1945 года.
После окончания Отечественной войны по затребованию Комитета по делам искусств был уволен из угольной промышленности и отозван в Москву, откуда Комитетом был направлен на работу в качестве старшего научного сотрудника в г. Молотов.
С 1945 года по 1.IX.1948 года работал в Молотовской художественной галерее в качестве заведующего отделом западноевропейского искусства.
Осенью 1948 года по приглашению молотовского союза советских художников организовал художественную студию молотовского тоаарищества "Художник". За годы пребывания в Молотове принимал участие в работе молотовского союза советских художников, читал курсы истории искусства в студии молотовского Драм. театра, молотовского гос. хореографического училища и молотовского Пед.института. Написал ряд статей и заметок для местных газет, радио и для каталогов выставок Молотовской Гос. художественной галереи. Подготовил к печати текст путеводителя по экспозиции галереи. Неоднократно читал лекции через городское лекционное бюро по русскому изобразительному искусству.
Весной 1949 года по приглашению директора Нижнетагильского музея изобразительных искусств и с ведома Комитета по делам искусств переехал в Н. Тагил. С марта по июль 1949 года преподавал историю искусства в уральском художественно-промышленном училище в Нижнем Тагиле.
С лета 1949 года сотрудничаю в качестве консультанта в Н.Тагильском музее изобразительных искусств. Член Молотовского союза художников с 1945 года.
Подпись.
Е. Кронман.
12 ноября 1949 года.
В этой автобиографии только правда, но... Время заставляло многое не договаривать или писать одно, а думать и знать – другое.
Как близкий человек, от которого ничего не таят, я знала ВСЮ правду. И вот как она читается между строк.
В конце 1935 – начале 1936 годов по инициативе Сталина был расформирован Государственный музей ново-западного искусства. Шедевры раздали в Эрмитаж, музей имени Пушкина, в некоторые областные картинные галереи; огромное количество произведений ушло за бесценок в руки иностранных коллекционеров... А некоторых сотрудников постигла участь героя романа Домбровского "Факультет ненужных вещей" Георгия Николаевича Зыбина. Только у Зыбина хватило силы и мужества выдержать испытания допросами, побоями, длительной голодовкой и не подписать лживых измышлений следователя. А Евгений Леонтьевич Кронман не выдержал. "Признал" связь с троцкистами. Был осужден Особым совещанием и этапирован в лагерь, в Воркуту. А в 1941 году, когда закончился срок пятилетнего заключения, его не прописали в Москве, хотя и мать, и отец были еще живы и жили в своей небольшой квартирке. Евгению Леонтьевичу пришлось уехать подальше от столицы, в Крым, оформившись на временную работу экскурсоводом на выставку московских художников. (Это с законченной аспирантурой Московского гос.университета!)
И дальше: летом 1942 года, после двух контузий и боев, пришедшихся на его долю, из госпиталя его не "направляют в Кузбасс", а просто мобилизуют на работу в угольную промышленность, где снова – конвой, проволока и все "прелести" лагеря.
В 45-м уволен из угольной промышленности". Читай: демобилизован, освобожден. Но Москва для него по-прежнему закрыта (до 1972 года в столицы не прописывали репрессированных).
Вот тогда Евгений Леонтьевич перебирается в Молотов (просто язык не поворачивается называть так город Пермь), устраивается в картинную галерею. Наконец-то после десяти каторжных лет он будет работать искусствоведом в большом музее, где ему дают крохотную комнатку! Забирает из Москвы свою собранную еще в юные годы библиотеку и с радостью приступает к работе. Читает лекции, пишет статьи, готовит текст путеводителя по музею... Но директор галереи, реакционер (в прошлом белый офицер) и антисемит но натуре, желает, чтобы этот труд вышел под его именем. Естественно, Кронман протестует. Тогда Серебренников вышвыривает его из галереи.
Евгений Леонтьевич начинает лихорадочно создавать студии искусств в хореографическом училище, в драматическом театре, читает лекции через лекционное бюро, но... из комнаты выгоняют, определенного места работы нет... Нужно уезжать. Только куда? Он едет в Москву, в Министерство культуры, где случайно встречает М.П. Крамского, от которого узнает, что в художественном училище Нижнего Тагила нет преподавателя истории искусства.
И вот в марте 1949 года переезжает в Тагил. Но и здесь не все так гладко, как хотелось бы: уроков мало, отпускные не начислены (работал только три месяца), нет вакансии в музее. Мечется, подрабатывает по договору в музее, с осени в художественном училище, лекции через бюро, что-то в пединституте, в клубах (дворцы культуры еще только собираются строить), читает лекции в школах, на избирательных участках, в ремесленных училищах, в кинотеатрах перед сеансами. Аудитория совершенно не подготовлена к восприятию серьезной лекции, люди входят, выходят, разговаривают. И Евгений Леонтьевич уставал, сникал, терял веру в лучшее будущее...
Каким же он был, Евгений Леонтьевич Кронман?
Он был небольшого роста, широкоплечим, держался прямо, курил трубку. Был всегда подтянутым, спортивным. Любил солнце, воду; был отличным пловцом. Легко мог проплыть от лодочной станции до Руша. Любил дальние походы и вместе с нами бывал на Медведь-камне, на вершине Голого камня, на Евстюнихе, в Висиме, на Иридии.
А человеком он был очень интересным: самозабвенно любил искусство, много читал, был в курсе всего нового в литературе, поэзии.
"Нашумевшую" автобиографию Евг. Евтушенко, речь Паустовского на собрании Союза писателей в защиту Дудинцева и его романа "Не хлебом единым", только рождавшиеся главы книги "Люди, годы, жизнь" Ильи Эренбурга, новые стихи Галича, Кукина, Слуцкого и многое другое мы узнавали впервые от Евгения Леонтьевича. Съездит в Москву, к друзьям, и обязательно привезет что-то новое. Он учил нас любить и понимать поэзию Пастернака, Заболоцкого, Цветаевой, Ахматовой.
Был живым, веселым, увлекающимся, импульсивным, иногда вспыльчивым. Любил острый разговор, ценил шутку, умел спорить и аргументированно доказывал свою правоту. Он без предварительной подготовки, подобрав только иллюстрации, мор прочесть лекцию о любом периоде изобразительного искусства. Легко зажигался и на одном дыхании, увлекая слушателей живой образной речью, читал людям интересующимся, умеющим слушать. Но сникал, "потухал", если видел пустые глаза, сонные лица. Очень болезненно переживал такие неудачи.
Особенную радость доставлял Евгению Леонтьевичу лекторий в музее изобразительных искусств (в годы его перестройки с 1954 по 1960 гг.); раз в неделю обычно собирались 25-30 человек любителей искусства и поклонников Е.Л. Кронмана. Несколько циклов лекций (древнерусское искусство, искусство Китая и Индии, западноевропейское искусство) были прочитаны в этом лектории. Эта работа доставляла Евгению Леонтьевичу истинное наслаждение, была своего рода "отдушиной", делом, которому он служил вою жизнь.
Однако, большой радости не доставляли ему лекции по современному искусству "социалистического реализма". Ура-патриотические громоздкие полотна А. Герасимова "Сталин и Ворошилов в Кремле", лакировочные картины Лактионова вроде "Переезда на новую квартиру" или "Обеспеченная старость" Шурпина, знаменитое "Утро нашей Родины" вызывали у Евгения Леонтьевича раздражение и, как он говорил, "оскомину".
Теперь, пожалуй, пора рассказать о жене Евгения Леонтьевича – Терезе Осиповне Соломоновой. Эта удивительная женщина прошла вместе с мужем все круги дантова ада, прожив с ним 22 года, разделив все невзгоды, выпавшие на его долю, была ему не только женой, но и самым лучшим другом.
Тереза Осиповна родилась в 1903 году в семье известного врача. В свое время она окончила физико-математическое отделение московского университета. Преподавала. А в 30 лет решила непременно стать врачом и в 1933 году поступила в 1-й Московский медицинский институт.
1 мая 1936 года, когда все "добропорядочные" студенты отправились на первомайскую демонстрацию, она плохо чувствовала себя и осталась в общежитии, готовясь к экзамену...
Донос об этом факте в НКВД решил ее дальнейшую судьбу. Сначала вызов на Лубянку, затем суд Особого совещания и этап в Воркуту, тот самый, которым следовал и Евгений Леонтьевич.
Они познакомились в море на корабле, забитом до отказа заключенными. Антисанитарные условия вызвали жесточайшую эпидемию дизентерии. Тереза Осиповна как медик, понимая остроту ситуации, обратилась к капитану, удрученному бедствием, и предложила в ближайшие дни ликвидировать эпидемию при условии, если он согласится подчиниться ее требованиям. Капитан оказался человеком умным, и вместе они очень быстро оздоровили обстановку на корабле.
Евгений Леонтьевич был в числе больных. Он обратил внимание на умную, энергичную, волевую женщину, обладавшую большим организаторским талантом.
Тереза Осиповна и Евгений Леонтьевич. 1952 год.
Они быстро подружились и договорились выдавать себя за супругов. Потом дружба перешла в любовь и, освободившись из лагеря, они поженились.
Уже после лагеря, в 1942-м, когда Евгения Леонтьевича "мобилизовали" на работу в угольную промышленность, она поехала за ним. А в 47-м, в Перми, работая медсестрой, закончила (после такого перерыва!) медицинский институт.
В Тагиле работала врачом - патологоанатомам, организовала первую в городе гистологическую лабораторию при третьей городской больнице. Т.О. Соломонова была очень хорошим врачом и прекрасным человеком.
Она умерла в одночасье от инфаркта в 1958 году. Видели бы вы, в какую демонстрацию вылились ее похороны!
* * *
С Евгением Леонтьевичем и Терезой Осиповной мы встретились буквально в первые дни нашего переезда в Тагил, в 1951 году.
Причиной для переезда послужило желание Михаила Васильевича завершить художественное образование, начатое до войны в Ленинграде. Не институт, так хотя бы училище. Чтобы определиться в художественное училище, необходимо было держать экзамен на 5-й курс. Специальные предметы (рисунок, живопись) не вызывали тревоги, а вот историю искусств нужно было повторить, за десять лет многое забылось. Нужны были книги. Посоветовали обратиться к Кронману. Вот мы и отправились вдвоем на вшивую горку (Ленина, 15, кв.1), где тогда жил Евгений Леонтьевич.
Михаил Васильевич вошел в дом один, я дожидалась его в сквере, вдруг муж появился с сияющим лицом и просто потянул меня за руку на второй этаж. За полчаса Михаил Васильевич сумел расположить хозяев к себе, и они пригласили нас к обеденному столу. Так мы и просидели у них до глубокого вечера, отвечая на вопросы заинтересовавшихся нашей судьбой хозяев. Ушли от них, нагруженные книгами, в восторге от радушных, умных, веселых людей.
Экзамен был сдан успешно. А дружба продолжалась долгие годы. Общение сделалось потребностью, виделась мы почти ежедневно. И все праздники проводили вместе. И каждый раз, когда мы бывали у Кронманов, на стол торжественно постилалась заветная холщевая скатерть, которую украшали подписи сидевших когда-то за столом друзей, однокашников, добрых знакомых. Подписи, сделанные карандашом, затем вышивались красными и черными нитками стебельчатым швом, сначала мамой, а потом Терезой Осиповной. Была там размашистая подпись Льва Кассиля, искусствоведов с мировыми именами: Федорова-Давыдова, Лебедева, Алпатова, Чегодаева; актеров: Якута, Александрова, Мартинсона, Липского и многих других.
В доме Кронманов, с высокими потолками, было очень скромно, если не сказать – бедно. Только одна роскошь – это Библиотека. Ее нужно было видеть! Открытые полки от пола до потолка по всей длине большой комнаты, плотно уставленные книгами, книгами по искусству. Как любил говорить хозяин, "от бизона – до Барбизона". Библиотека включала в себя все историю и теорию изобразительного искусства с древнейших времен до наших дней.
Е.Л. Кронман у своих книг. 1957 год.
Собирал ее Евгений Леонтьевич с ранней юности до последних дней своей жизни с целеустремленностью и упорством, достойными уважения и восхищения. В собирательстве ему помогали московские друзья-искусствоведы, одаривая своими только что изданными книгами, сопровождая их автографами и трогательными дарственными надписями.
Евгений Леонтьевич, как одержимый, следил за выходом в свет новой литературы, не упуская ни малейшей возможности пополнения своей библиотеки. Он мог ходить в потертом пальто, подшитых валенках и штопаной рубашке, но у него всегда были деньги на нужную ему книгу.
Ни отдел изобразительного искусства центральной городской библиотеки, ни библиотеки музея изобразительных искусств, художественного училища, пединститута не шли ни в какое сравнение с библиотекой Евгения Леонтьевича Кронмана. Он давал книги только очень близким друзьям, боясь утраты любой из них. Ни одну из них нельзя было потерять без ущерба для библиотеки в целом. Не зря на шкафу было прикреплено шутливое четверостишье:
"Не шарь по полкам жадным взглядом,
Здесь не даются книги на дом,
Лишь безнадежный идиот
Знакомым книги отдает..."
К немногим он был щедр, но нам с Михаилом Васильевичем разрешалось брать все, "чего душа возжелает".
Нижние полки стеллажа занимали папки с конспектами лекций, начиная с университетских, там же хранились материалы, копившиеся к так и не состоявшейся диссертации.
Библиотека Евгения Леонтьевича насчитывала, я думаю, примерно 1,5 тысячи томов, а может быть и больше и была УНИКАЛЬНА. Она должна была стать памятником искусствоведу Евгению Леонтьевичу Кронману и служить городу еще 200-300 лет, но Евгений Леонтьевич завещания не оставил, и библиотекой распорядились по-другому. Ее разрознили сразу же после смерти собирателя в 1968 году. В первую очередь были распроданы драгоценные книги с автографами и дарственными надписями.
Так уже после смерти Кронмана совершилась еще одна репрессия: уничтожение его бесценного духовного наследия – библиотеки.
* * *
Мой долг – сказать о Кронмане, как о знатоке музейного дела.
Под его руководством в 1950 году создана впервые (хотя музей открылся в 1945-м) экспозиция музея изобразительных искусств на строго научной основе. По требованию Евгения Леонтьевича, в музее, после ремонта в 1953 году, были установлены штанги. Появились разделы – залы дореволюционного русского искусства, искусства первых лет советского периода, современного искусства.
Он отлично знал выставочное дело, умел построить экспозицию музея, зала, выставки передвижной, выставки тагильских художников. Умел написать методическую разработку экскурсии, лекцию, заметку в газету...
В 1951 году я долго не могла устроиться на работу. Евгений Леонтьевич рекомендовал меня директору музея изобразительных искусств на место кассира. Постоянно занимаясь со мной, научил водить экскурсии, что я и делала уже через месяц. А спустя полгода, меня перевели уже на должность экскурсовода. С 1954 года я – главный хранитель. И в этой должности мой наставник – Евгений Леонтьевич. Он учит меня описывать произведение, оценивать его сохранность, передает мне свои знания, опыт; учит не отделять работу от жизни, отдаваться работе целиком.
Уже потом эти знания совершенствуются на курсах главных хранителей в Москве, в ГЦХРМ, на многочисленных стажировках в Ленинграде, Перми и музеях других городов.
Это Евгений Леонтьевич увлекает меня в реставрационное дело, которое мне очень много дало как музейному работнику и человеку.
Это он учит меня готовить для печати буклеты и каталоги выставок, делать макеты изданий.
Это он, уже больной, подает мне идею подготовить каталог произведений, хранящихся в музее. К этому времени в груде неразобранных бумаг мне посчастливилось отыскать утраченные было документы поступлений первых девяти лет существования музея. Идея создания первого научного каталога музея увлекла меня, и за три года он был составлен. В 1972 году каталог был издан в Москве издательством "Советский художник". Теперь он библиографическая редкость. Эту работу я посвятила памяти Евгения Леонтьевича Кронмана. К глубокому сожалению, учитель мой уже не мог его увидеть.
Прошел 21 год после смерти Евгения Леонтьевича, но для меня он жив и сейчас. С огромной благодарностью я вспоминаю нашу дружбу и "университет", который я прошла у него.