Годы фронтовые
Если писать обо всем, что повелось повидать, испытать, пережить за четыре года с 1941 по 1945, то получилась бы не одна книга, но поскольку у нас дефицит не только бумаги, но и времени, постараюсь коротко рассказать, на мой взгляд, о самом существенном.
В 1937 году наша семья коренных тагильчан после неоднократных переездов обосновалась в Шадринске, где я провёл самые счастливые годы моей жизни. С одноклассниками до сих пор имею связь: переписываемся, ездим друг к другу в гости с женами и внуками.
Шадринская средняя школа №9, пожалуй, была в те годы одной из лучших. Огромное старинное здание с просторными классными комнатами, прекрасными актовым и физкультурными залами, хорошим оборудованием и наглядными пособиями. А главное – с чудесными учителями. Учитель химии Георгий Прохорович Поляков одновременно писал обеими руками на доске и наблюдал за классом. Немало выпускников школы стало видными людьми. Есть Герои Советского Союза и Социалистического труда.
В апреле 1941 года в Шадринске организуется учебно-лётная эскадрилья гражданского воздушного флота. Условия приёма были жёсткими, но достаточно было семиклассного образования. Возраст от 17 до 20 лет.
Пройдя мандатную и медицинскую комиссию, был принят и я. Не закончив 8-й класс, я ушел из школы, потому что в 74 авиаэскадрилье начались теоретические занятия. Нашей группой из 8 человек руководил М.Ф. Титов. (Кстати, я встретился с ним через 48 лет сначала в Кольцово, а потом в Тагиле. Остальных преподавателей уже давно нет в живых).
Апрель и май занимались в городе, а летом нас перевели в палатки за город, на аэродром. Тут пошла усиленная учёба с раннего утра до позднего вечера. Увлекались спортом. Спали мало.
Воскресенье 22 июня было жарким и солнечным. Нас, курсантов, отпустили в Шадринск (аэродром был в трех километрах от города). Мы с товарищами, человек 5-7, как обычно, получив увольнение, направились к нам домой – в городок военкомата, где жила и работала моя мать. Подкрепившись вкусными пирожками, ушли на реку купаться. Не прошло и часа, как мы услышали тревожный голос моей мамы: "Ребята!..Война.." Мы не сразу поняли, но когда до нас и других отдыхающих дошло слово "война".., всех с берега как ветром сдуло. Мы с друзьями побежали к нам и через несколько минут услышали о войне по радио.
Тотчас же отправились на аэродром, где состоялся митинг. С этого дня вся жизнь круто изменилась: и распорядок дня, и учеба, и все прочее.
Борис Шилов – курсант учебно-летной аэроэскадрильи №74 ГВФ. 1941 год.
В сентября мы летали самостоятельно и в зону, и по маршрутам, и одни с новыми курсантами. Летная практика была закончена. Мы ждали своей дальнейшей судьбы.
В октябре 1941 года почти весь первый набор, человек 150-170, после прощания с родными и близкими разместили в пассажирских вагонах и отправили в западном направлении. Все самолёты, не один десяток, поднялись с аэродрома и, кружась над идущим поездом, провожал и нас до Долматово.
После продолжительного пути нас доставили в город Вольск Саратовской области, в ШМАС – школу младших авиаспециалистов. Когда мы влились в ШМАС, то сразу же растворились в огромной массе курсантов и растеряли своих земляков. Громадная площадь с корпусами была огорожена высоким забором из металлических прутьев.
Не хочу описывать подробно, как мучительно там было жить и учиться, да этого и не передать на письме. Надо испытать на себе или хотя бы видеть осунувшихся, изможденных, голодных, не находящих тепла бывших пилотов. Нам постоянно твердили: "тяжело в учении – легко в бою". Да, это так, но... не совсем.
Рядом с нами, только за оградой, учились курсанты-пехотинцы. Через два-три месяца им присваивали звание младшего лейтенанта или лейтенанта, и они уезжали в части здоровые и крепкие. Ох, как мы им завидовали!
Проучились мы в ШМАС до апреля или мая 1942 года, получили звания сержантов, и всё... Авиатехшколу направили в формировавшуюся 6 мотострелковую бригаду (г. Вольск). Кому выдали автоматы, кому винтовки, кому противотанковое ружьё, а кому и ничего не досталось. Недолго подучили полевому бою, посадили повзводно в бортовые машины и отправили на фронт.
С июня до августа 1942 года возили нас, как помню, по разным направлениям и областям. Наша часть была и под Калугой, и у Можайска, под Осташковым и на Волоколамском шоссе, в Малоярославце и под Наро-Фоминском. Частенько попадали под бомбежки и артобстрелы. Где-то принимали участие в боях, но мне пока непосредственно сталкиваться с фашистами не приходилось.
В сторону Ржева и Зубцова двигалась большая сила: шли танки, самоходки, артиллерия всех видов и калибров, миномётчики, конные и пешие, обозы и отдельные группы.
В обратном направлении, на восток, везли много раненых, усталых и грязных, оборванных и небритых, окровавленных и кое-как перебинтованных, большинство, как и мы, в ботинках с обмотками, толпами и в одиночку, без строя, двигались пешие.
Не знаю, где нам пришлось расстаться с автомашинами, но отлично помню, как наша "мотобригада" на своих двоих подошла к реке Вазузе, под сильнейшей бомбардировкой переправилась на другой берег, и – дуй не стой – подальше от переправы, где был сущий ад. Самолёты с крестами десятками кружились над переправой, сбрасывая свой смертоносный груз.
Сохранилась в моих солдатских "мемуарах" запись: "4 августа 1942 года наша 6-я мотострелковая бригада целиком и полностью включилась в операцию по освобождению наших земель в районе Погорелого Городища. Освободили деревни Ваймерово, Жилино, Старое село." 10 августа нам дали передышку.
13 август наша часть двинулась из леса в открытое поле, вначале в полный рост, а потом по-пластунски на деревню Логвино. Когда мы добрались почти до самой деревни и бросились по сигналу в атаку, на нас со всех сторон обрушился такой шквал огня, что атака сразу же захлебнулась. Нельзя было двигаться ни вперед, ни назад. Местность была открытая. На моих глазах гибли сотни бойцов. Мне посчастливилось укрыться в кювете у дороги. Пули и осколки, словно прутья, беспрерывно шлепали по земле около меня.
К полудню огонь из пулемётов, миномётов и орудий стих, тогда я отполз за сгоревший поблизости танк, где скопилось с десяток наших воинов. Почти все они были изранены. Подползали ещё и ещё. Фашисты заметили наше движение и открыли по нам огонь из миномётов и автоматов. Мы отстреливались. И тут вдруг из-за сарая вышел немецкий танк. Подъехал в нашу сторону на расстоянии броска гранаты, остановился и так поливал всё поле пулемётными очередями и вокруг нас, что некоторые бойцы вскакивали и тут же падали сражённые. У кого-то за горелым танком оказалась противотанковая граната, но добросить, видимо, не было сил, и она не достигла цели. Израсходовав весь запас боеприпасов, танк ушёл восвояси. По нему пытался стрелять Коля Калмыков из противотанкового ружья, но, не получив от напарника патронов, был изрешечен пулями. Мины сыпались кругом. Нас осталось раненых три-четыре человека. Меня здесь ранило дважды: в плечо и голову. Постепенно мы стали отползать в направлении к лесу: там ещё оставались наши части, но до леса было далеко – километра два-три. К ночи мы вдвоём, оказавшись в лесу, набрели на кухню, откуда, накормив, нас отправили в санбат, а потом в Москву и оттуда в город Владимир, где я пролежал в госпитале до октября.
После излечения вначале попал в запасной полк, а из него "покупатель" взял меня в 49-ю лыжную бригаду, в разведроту. В конце ноября мы встали в оборону на подступах к Ржеву. Бои, как в то время писали газеты, местного значения, но сколько гибло советских воинов, трудно описать.
На западном берегу Волги была высотка, которую мы удерживали с большими потерями. Каждую ночь приходило пополнение, и почти ежедневно мы вступали в бои, ходили в атаку на зарытые в землю танки противника, но прорваться не могли. У фашистов была глубоко эшелонированная оборона. На высотке нельзя было в открытую курить, не то чтоб погреться у огонька. Ночами спали в снегу, в траншеях, будили друг друга беспрерывно, чтобы не окоченеть. За продуктами посылали по жребию, ибо ходить за Волгу был огромный риск, на 99% из 100, так как река обстреливалась перекрестным огнем.
10 декабря 1942 года я вторично был ранен во время одной из многих атак и вновь в голову. Опять у Ржева. И было мне в ту пору 18 лет. Снова госпиталь.
Выписали из госпиталя 3 февраля 1943 года. Недолго в запасном полку, а через две-три недели попадаю в 159-й заградотряд. Это часть, о которой писать не буду: назначение известное. И куда нас только не кидали. Обшагали вдоль и поперек всю Калининскую область, Смоленщину. Не раз мне и товарищам приходилось попадать под залпы наших "катюш", но, видимо, родился в рубашке – обходилось.
Множество деревень горело в те годы. Ночью на равнине до самого горизонта и за ним виднелись зарева десятков пожаров.
Иной раз броски делали не по одной сотне километров – до 30-40 километров за ночь, а днем спали или в соломе, или в лесу на ветвях, под снегом. Селения на пути все сожжены и разрушены, маячат лишь печи с трубами. Останавливаться в населённых пунктах было нельзя: противник накроет. Строго запрещалась демаскировать себя и свои подразделения, Довелось побывать в обороне под Ярцевом, Витебском, у Орши и Вязьмы, под Ельней и другими населенными пунктами, если можно их так назвать, ибо жителей в тех местах мы почти не видели: во время боёв они покидали своё жильё.
В конце 1943 года наш 159 заградотряд был передан в распоряжение 119 морской бригады, которая была изрядно потрёпана. Морскую бригаду тоже перебрасывали с одного участка на другой; трудно вспомнить все места и бои, в которых участвовала 119-я но запомнились на всю жизнь бои у Невеля, за Великие Луки, Новосокольники, Новоржев, Старую Руссу, бои на Псковщине и у Новгорода.
Зима 1943-1944 годов была нехолодная. 12 февраля 1944 года, вечером, наш взвод рассредоточился на опушке леса где-то в радоне Пушкинских гор. Бойцы кто из-за деревьев, кто из-за пней или просто холмиков в снегу вели огонь по укрывшемуся врагу. Лежал я за вывороченным пнём, давая очередь-другую из автомата ППШ. Захотел осмотреться, приподнялся на колени, как вдруг, словно прутом, стеганули по плечу. Упал. Чувствую: плечо разорвано, и течет теплая кровь. Ко мне кто-то подскочил и, увидев, что я жив, перевернул меня и чем-то перевязал всё плечо. Это было третье моё серьезное ранение разрывной пулей.
Провалялся я в госпитале снова почти два месяца и через 204 ЗСП (запасной стрелковый полк) попадаю в 8 гвардейскую Панфиловскую дивизию. Эту дивизию бросали туда, где был нужен прорыв по-панфиловски. В ней я тоже был недолго.
Вспоминаются бесконечные переходы, бои сходу, но почти нигде мы уже не стояли в обороне. В августе 1944 года мне пришлось участвовать в боях за освобождение Латвии. Сражались за Резекне (Режицу), Виланы, Варакланы, Баркаву (где-то около наш батальон накрыли таким миномётным огнём, что трудно описать), Мадону и другие места. Особенно чётко помню бои в районе озера Лубана, где и мы, и противник состязались в перестрелке, потому как хорошо просматривались наши позиции, до тех пор, пока нас не накрыли огнем минометов.
Там же, в Латвии, я получил четвёртое ранение в руку и лицо при налаживании телефонной связи между разведкой и батальоном. Лежал в госпитале у города Резекне всего несколько недель. Меня выписали, и тут же я попадаю в 367 КБАП (Краснознаменный бомбардировочный авиаполк)
Итак, в сентябре 1944 года, я словно второй раз в жизни родился, потому что только в авиации, да еще за 50-100 км от фронта я почувствовал: близок конец войне, скоро придет наша Победа. Хотя нам и приходилось крепко вкалывать, готовя самолеты Пе-2 к боевым вылетам, но это было несравнимо с пехотой. По ночам мы спали, иногда даже раздеваясь или разуваясь, если не дежурили. Ходили в столовую, помогали латышам в молотьбе хлеба. Одним словом, это была не артиллерия, не танковая часть, а тем более, не пехота.
В самолете Коновалов, на самолете моторист
Алеша Рябинин, внизу 2-й механик Коростелев,
младший техник лейтенант Лукьянович, с пулеметом
мастер по авиавооружению Борис Шилов. Польша, г.
Шрода, июнь 1945 года.
Летчикам, проявившим себя в боевых вылетах, быстро повышали звания, часто вручали награды. Ну, и меня стороной не обошли: вручили медаль: "За отвагу". Но это было уже после Польши (Варшава, Краков), Германии (Франкфурт-на-Одере), и, наконец, мой путь закончился штурмом Берлина, где, как и многие, получил медаль "За взятие Берлина".
Вот так прошла для меня и очень многих война. Пришлось и голодать, и мерзнуть, испытать зной и страх, падать от усталости, даже не раз узнать, что такое "куриная слепота" (эту беду испытали от истощения многие пехотинцы).
Нас всех поддерживала вера в Победу, вести от друзей, родных и просто знакомых.
Не очень любят истинные фронтовики, кто был не раз в боях, рассказывать о себе, из-за чего многое забылось. Но мне повезло ещё в том, что разыскали меня бывшие курсанты 74 авиаэскадрильи, была встреча, и удалось повидаться с боевыми соратниками через 48 лет, но их остались единицы. Один, В.Ф. Фомичев, живет в Нижнем Тагиле.
По фотографиям, которые мы собрали с большим трудом в два объемистых альбома, я вспоминаю нашу опалённую войной юность.
Тут сотни моих однокашников, и о большинстве из них я буду помнить до конца своих дней, как и о матери, не дожившей до Победы.
В 1991 году предполагается следующая встреча 74 авиаэскадрильи в городе Шадринске.
Б.А.ШИЛОВ.