О том, как мы ходили на войну

    1941 год. Мне 12 лет. 22 июня – воскресенье. У нас дома гости, ведут свои взрослые разговоры. Только что прошел дождь, выглянуло солнце, и мы с пацанами пускаем кораблики, топим камнями "вражеский флот". Небрежной, неторопливой походкой подходит Серега, счастливый обладатель редкого в те времена приемника – не черной тарелки, а настоящего, где самому можно искать станции. Снисходительно сплевывает, презирая нашу детскую игру, и говорит: "Война".

    Я с тревожно-радостным возбуждением врываюсь домой: "Война!" Отец возмущен: "Не мели всякую чушь!" – и выгоняет меня на улицу.

    А война в то время уже не первый год витала в воздухе, в нашем детском сознании. Как же! Хал-хин-Гол, Финская кампания, не говоря уж о таинственной и запретной теме – Испания! В школе устраивались военные игры – "красные – синие" с трещотками, санитарами, штабами и паролями. Это организованные игры в "войнушку". А в суровой уличной жизни – настоящие бои. Двор на двор, район на район – до первой крови.

    В общем, к войне мы, дети, были готовы. И с первых ее дней толпами осаждали взрослых: "Чем помочь фронту?" Каждый мальчишка и даже некоторые девочки тайно готовились к тому, что все равно попадут на фронт.

    Жил я тогда в городе Никополе Днепропетровской области. Фронт был близко. Все население города готовилось к обороне: копали щели, куда прятались во время воздушной тревоги. Это была единственная работа, которую доверяли и детям. Без паспортов больше никуда не брали.

    Немцы наступали. Началась эвакуация. Мой отец, как один из ведущих специалистов Никопольского трубного завода, занимался демонтажом оборудования и вместе с грузом отправился в эшелоне на Урал. Мама наотрез отказалась ехать. Ведь мой средний брат Володя только что закончил десятый класс, и его должны были отправить на фронт. "Пока сама не провожу – никуда не поеду!" – заявила мама. Так я, сестра Нина и мама остались в городе. Всех, кого должны были отправить на фронт, собрали на стадионе. Совсем молоденьких мальчишек и почти стариков. Поразил один эпизод: плачущий пожилой мужчина, которого почти насильно запихивали в воинский эшелон. Помню, какое негодование и презрение я тогда испытал! Ничего себе! Мы рвемся на фронт, нас не пускают. А ему – на тебе! Воюй – не хочу! А он еще упирается! Теперь-то я понимаю, как тяжело было ему, кормильцу, оставлять жену с детьми мал мала меньше в городе, на который наступает фашистская армада.

    Никто не верил, что война надолго. Казалось глупостью вывозить целые заводы куда-то на Урал, ведь враг скоро будет побежден! А он все наступал. После проводов брата пришлось и нам с последним эшелоном ехать в неизвестность. Составы шли хвост в хвост – вывозились заводы. В пути все пассажиры черпали ведрами из близлежащих водоемов, речек, болот – смотря что встречалось по дороге – и заливали воду в паровозные баки. Такое скопление людей, техники – прекрасная мишень для бомбардировщиков!

    Немецкая авиация осуществляла налеты методично и хладнокровно. Первый самолет "развешивал фонари" (если ночь), второй – осуществлял бомбометание, третий – расстреливал из пулеметов на бреющем полете. Жертвы были огромные!

    И вот у станции Канцеровка мне не удалось уберечься от осколков вражеской бомбы. На этом наш путь на восток закончился. Мама решила пробираться в Ессентуки. Логика простая. Там – нефть. Уж туда-то фашистов точно не пропустят!..

    Когда окреп после ранения, пошел в местную школу, в шестой класс. Натерпелся я там! Ведь кругом в основном русские ребята. А я-то по-русски ни читать, ни писать, ни говорить не умею! Сказану что-нибудь на уроке – хохот! Дома реву: "Не пойду больше в школу!" Мама успокаивает: "Ничего, научишься!" Действительно, довольно быстро овладел "великим и могучим".

    Душа рвалась на фронт – где-то война идет, а мы тут ерундой занимаемся: суффиксы – приставки, из одной трубы вытекает, в другую втекает… Всё! Решено, пора на фронт!

    Насушили с другом сухари, решили пробираться через калмыцкие степи. Маме, чтоб не волновалась, оставил записку: "Мама, я ушел к папе". Удивительное отношение к нам ощущали мы со стороны всех, кто встречался на пути! Никто не отказывал в ночлеге, делились последним. А ведь как нелегко было в то время каждому! Но ни у кого даже мысли не возникало отпустить детей, не обогрев и не накормив! Мы всем говорили, что ищем родителей, а сами все ближе подбирались к фронту. Помню, в Буденновске приютили нас в доме, а там – девочка, наша ровесница. Нас помыли, накормили, сидим – играем в детское лото втроем. И так не хочется никуда уходить из этого теплого, ласкового дома! До слез не хочется! А кто будет с фашистами воевать? Надо идти...

    Испытал я и первую сильную обиду. Пришли в уже оккупированный Георгиевск, а там – облава. Из концлагеря сбежали двое. Мы случайно наткнулись на них, изможденных мужиков (где-то они уже успели переодеться). "Пацаны, – говорят, – нам нужно выбраться из города, скажите, что вы наши дети". – "А вы на фронт?" – спрашиваем. "Да!" Ну, думаем, вчетвером-то нам легче будет пробираться! А как только миновала опасность, они давай нас прогонять. Как мы их ни упрашивали – ни в какую! Возмущению нашему не было предела! Какая черная неблагодарность!

    Вскоре испытал я и первое чувство злорадства. Уже в сумерках подходим мы к очередной деревне. Видим, что-то блестит в темноте. А это немецкое кладбище! Много белых березовых крестов. Так им и надо, фашистам!

    Линия фронта совсем близко. Старик, пустивший на ночлег, принялся уговаривать нас не идти дальше. Степь выжжена – незамеченными пройти невозможно, многие калмыки сотрудничают с немцами, и им доверять нельзя. Да и ходят слухи, что идут бои под Сталинградом, скоро война закончится. Тогда мы с другом решаем добираться до фронта через Нальчик. Хорошее знание географии не раз еще в жизни выручало меня! По пути решили заглянуть домой, успокоить домашних. Вот, мол, смотрите, живы-здоровы!

    Нас, конечно же, посадили под домашний арест. Я в отчаянии, ведь хотел по-человечески, думал, что мама меня поймет и отпустит! А она показала собранные вещи и говорит: "Если война к весне не закончится – вместе уйдем на фронт. Видишь, я уже собралась".

    За время нашего отсутствия в Ессентуках произошла масса перемен. Во-первых, город захватили немцы, дом, в который нас поселили как эвакуированных, тоже был занят фашистами. Наша семья "пополнилась" на одного человека. А дело было так.

    В Ессентуках, Пятигорске и Кисловодске в основном располагались госпитали. Когда немецкие войска наступали, эти города оказались отрезанными от железных дорог. Необходимо было срочно эвакуировать раненых. А приказа нет. Никто долгое время не решался взять на себя ответственность. Ведь только что Сталин издал указ, унесший тысячи жизней, – "За паникерство и трусость – расстрел!", "Ни шагу назад!" Часть раненых все-таки на свой страх и риск стали эвакуировать, но было уже поздно. Кто мог, начали разбирать остальных по домам. Много селить у себя нельзя – немцы заподозрят неладное. Мама взяла молоденького солдата на костылях. Так у меня появился еще один брат. Тех, кто остался в госпиталях, немцы расстреляли.

    Не стало многих моих собратьев по играм. Я и не знал, что Миша, Григорий и Левка — евреи. А евреи были уничтожены все. Их увозили в "душегубках" за город, и больше этих людей никто не видел.

    В центре города, в старинном особняке, расположился фашистский штаб. По городу ходили вышколенные немецкие офицеры, поигрывая хлыстиками. Но страшней всех были люди с тремя стрелками на петлицах – группировка "Соловей", предатели, перешедшие на сторону фашистов, и жандармы с бляхами – их даже немцы боялись.

    Ненависть разрывала наши сердца! Надо показать этим гадам, что мы не сдались, что в городе есть сопротивление! Мы с ребятами по ночам портили телефонные кабели. Они были в пластмассовой изоляции, и если долго их сгибать, то провод внутри ломался, связь нарушалась. Какое удовольствие было потом наблюдать из укрытия, как фрицы искали место обрыва, ведь внешне провод казался целым!

    Сливали бензин из немецких машин на землю. Самая крупная наша "операция" получилась во время бомбежки. Наша армия уже наступала и была близко. Все чаще в небе появлялись советские самолеты. Дисциплинированные немцы во время налетов дружно прятались в укрытие. Вообще, трусоватыми оказались "доблестные немецкие солдаты". И вот в один из налетов нам удалось проникнуть в неохраняемое помещение. Пока шла бомбежка, мы с друзьями крушили аппаратуру, разбивали какие-то приборы, рвали провода. Разбираться с местным населением по этому поводу у фрицев уже не было времени. Дай бог ноги унести!

    Ушли немцы быстро, боев практически не было. Уходя, взрывали рельсы. Никогда не забуду приход Красной Армии! Первое, что появилось в городе, – это потрепанная в боях (удивительно, как она еще могла передвигаться!) машина-полуторка. Венчал эту чудо-технику легендарный пулемет "максим"...

    Впереди было еще три года войны. И я трижды еще пытался попасть на фронт. Но это уже другая история.

Рассказал 86-летний Виталий ЛОБУНЕЦ

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №4(187) от 05.02.2015.

 

 

Главная страница