Дорога на фронт
Василий Васильевич Мешавкин родился в 1922 году в деревне Ивановка Челябинской области. В 1933 году его отца мобилизовали на строительство Уралвагонзавода. Устроившись на новом месте, перевез семью к себе. Так Василий Васильевич оказался в Нижнем Тагиле. В 1940 году он окончил 10 классов в школе № 9 и устроился на работу помощником бухгалтера в столовую УВЗ. В 1943 году Василий Мешавкин был зачислен в школу авиастроителей, но из-за проблем со зрением его отчислили, после чего он окончил курсы минометчиков и попал на фронт в Харьковскую дивизию. Избирался комсоргом батальона, был ранен, контужен. Но он выжил, воевал до конца Великой Отечественной, затем был направлен на поля Маньчжурии, где продолжил принимать участие в военных операциях, но уже против Японии. Василий Мешавкин награжден орденом Отечественной войны II степени и медалью "За отвагу".
Он вернулся в Нижний Тагил лишь в марте 1947 года. Мать, дважды получавшая похоронку на сына, не могла нарадоваться. В Тагиле он освоил мирную профессию: заочно окончил Московский финансово-экономический институт и работал на Уралвагонзаводе в должности заместителя начальника отдела научной организации труда.
Василий Мешавкин. 1980-е годы
К сожалению, состояние здоровья не позволило Василию Васильевичу дописать воспоминания о своей жизни, но то, что он успел рассказать, бережно хранится в фондах Выставочного комплекса Уралвагонзавода и позволяет нам представить жизнь простых граждан, воинов, защищавших Родину в годы Великой Отечественной войны.
Публикуем отрывок из его воспоминаний.
Запомнилась предвоенная пора изобилием товаров в магазинах и на рынке. На прилавках было всё: сахар, масло, колбаса, мясо, крупы, икра, фрукты сушеные и свежие. В промтоварных магазинах появилась хорошая обувь, рубашки, нательное белье, ткани драповые, бостоновые, сукно, ситец, шелка разные. Были бы деньги.
Ничто нам не угрожало, оборона страны безупречна, дух наш крепок, армия непобедима, самая сильная в мире. Так нам казалось! Конечно, мы знали, что будет война с гитлеровской Германией, с фашизмом. И откровенно говоря, мы жаждали сразиться с ним. Разбить на голову и установить мир. Мы верили в рабочую солидарность. Думалось, что нас поддержит в нашей борьбе с фашизмом рабочий класс всего мира.
Гигантская "мясорубка"
И вот война! Помню, что в воскресенье, 22 июня, мы собрались на репетицию в Центральный клуб завода. Помню, как по радио выступал Молотов, а мы стоя слушали его в фойе клуба. Я там впервые услышал: "Враг будет разбит, победа будет за нами!" Этот лозунг воодушевлял. Верилось, что все будет именно так.
Вскоре объявили о мобилизации, и первые эшелоны отправились на фронт. Около райкома мы собрались на митинг по случаю отправки комсомольцев. Сережка Решетников, крупный и здоровый парень, был счастлив. Бросил всем вызов: "Или голова в кустах, или грудь в крестах!" И мы все верили, что так и будет. Жалели, что остаемся. Сводки с фронтов поступали неутешительные. Враг продвигался стремительно, захватывая города и деревни...
В Нижний Тагил начали прибывать первые эвакуированные из Харькова, Ленинграда и других городов. Их размещали в землянках, к строительству которых приступили незамедлительно. В имеющемся жилье уплотняли местных жителей, за счет этого дополнительно заселяли эвакуированных. В нашу квартиру поселили, например, женщину с дочкой из Ленинграда. Центральный клуб прекратил свою работу, в его зале и фойе разместили эвакуированных, но по мере возведения землянок клуб освободили. К новому году он снова заработал. Стали показывать кинокартины, военную хронику, устраивались концерты. Большинство участников художественной самодеятельности, особенно ее мужская часть, ушли на фронт.
Мой отец ушел на фронт в 1941 году. Этот год был во всех смыслах тяжелым и тревожным. Помнится, увидел я офицеров из отступивших частей Прибалтики. Нам казалось, что они струсили и бежали, бежали до самого Тагила. Перепуганные какие-то. В том же году через Вагонку проходили оборванные и грязные поляки, остатки регулярной польской армии. На наши недоуменные вопросы отвечали, что отправятся на юг.
В декабре 1941 года, наконец, пришла первая весточка о разгроме немцев под Москвой. Это был успех.
Красная армия, освобождая первые города и населенные пункты, столкнулась со зверствами гитлеровцев над мирным населением, пленными и партизанами. Об этом писали центральные газеты и журналы. Появились кинохроника, кинодокументы. Увиденное вызывало ответную реакцию советских людей. Они уже не считались ни со временем, ни с условиями, все было направлено к одной цели: "Все для фронта! Все для победы!". Фронт требовал танков, самолетов, боеприпасов и много другой техники, снарядов. Старые и малые наравне со взрослыми работали у станков, на сборочных конвейерах, в литейных цехах с отдачей всех сил.
В тылу врага начали формировать Уральский добровольческий танковый корпус. Производилась запись добровольцев. Мы думали, что настала и наша пора. Но преимущество отдавалось специалистам: водителям, механикам и т.д. А негодных по здоровью и необученных не брали, никакие уговоры не помогали...
Сталинградская битва. Казалось, все поставлено на карту. Гитлер бросал огромные массы войск на Сталинградский фронт. Для этой гигантской "мясорубки" нужны были людские резервы, техника. Страна отдавала фронту всё. Мы все верили, что враг не стерпит, не выдержит нашей стойкости, отступит... И вот окружена Сталинградская группировка войск. Это был вздох всеобщего облегчения – враг разбит! Народ праздновал победу, сталинградскую. Дышать стало легче, появилась уверенность в своих силах. Прибывающие с фронта офицеры и солдаты рассказывали о том, что научились бить врага, не бояться окружения, что на поле боя чувствуется превосходство наших танков, только делать их нужно еще больше.
На фронт, на фронт, на фронт!
Мои хождения в военкомат ни к чему не приводили. Но вот однажды меня привлекли к работе в медкомиссии секретарем. Скажу откровенно, это меня обрадовало. На полтора месяца я был приобщен к пусть небольшой, но военной службе. Уж очень мне хотелось быть в рядах Красной армии, в рядах защитников Родины, чтоб не было потом стыдно перед другими за то, что отсиделся в тылу в трудное время. И мне повезло: стал годным к строевой. Вот как это случилось.
Полтора месяца работы в комиссии ежедневно, с 7 до 23 часов. Сотни человек прошли эту комиссию. Одних комиссовали, других признавали годными к строевой и направляли в запасные полки, а потом – в маршевские роты, училища, полковые школы и т.д. К этому времени многие уже побывали на фронте, лечились в госпиталях, а затем направлялись на завод, в трудармию. Это был основной контингент медкомиссий на предмет определения состояния выздоровления после госпиталя и целесообразности использования в тылу или на фронте.
За полтора месяца я повидал много разных людей. Были среди них желающие идти на фронт, и такие, кто под разными предлогами стремился уклониться. Особенно много было таких после госпиталей. Одни боялись войны, а другие симулировали различные недуги и болезни, что, в общем, тоже сводилось к боязни быть убитым или покалеченным. Врачи медкомиссии выявляли таких и отправляли их в запасные полки с последующим направлением на передовую. Я научился определять истинных патриотов от людей, отлынивающих не только от фронта, но и от армии. В моих глазах они выглядели дезертирами.
Я никак не мог понять, как можно не защищать Родину. Надо бить врага, который напал на нашу страну, на наш народ. Мне смерть казалась не страшной, вероятно, потому, что не видел ее еще, читал газеты, где описывались подвиги наших солдат и командиров. Читал о зверствах фашистов над нашими людьми. Это звало к мести. Сознание говорило, что нельзя допускать, чтобы родную землю топтали немецкие сапоги, нельзя, чтобы в печах сжигали советских людей. Человеческое достоинство не могло мириться с этим, поэтому было одно желание: фронт, фронт, фронт!
Работая секретарем в медкомиссии, я заметил, что таблица проверки зрения стала невольно запоминаться. За полтора месяца я ее выучил: первая строчка "Ш", "Б", вторая "М", "Н", "К", ну и так далее.
Я, как и все мужчины, должен был проходить периодически перекомиссии на случай возможного выздоровления и определения годности к несению воинской службы, но уже не в этой комиссии, где работал, а в другой – нейтральной.
И вот я направился в комиссию, врачи уже заканчивали свою работу.
– На что жалуетесь? На фронт хотите? Бронь есть?
– Ни на что не жалуюсь. На фронт хочу. Брони у меня нет.
Мой вид не вызывал сомнения, что я здоров. Краснощекий, как говорится, кровь с молоком. Это вызвало ко мне особый интерес.
– Какое образование?
– Десять классов!
– Дайте ваши документы.
Я отдал свой белый билет или, как тогда говорили, "волчий билет". Чувствовалось некоторое замешательство среди членов комиссии. Они начали между собой переговариваться, задавать вопросы.
– Скажите, почему вам дали такой документ? Что у вас с глазами?
Отвечаю:
– Когда-то было непонятное: днем вижу, а вечером нет.
Продолжают:
– А теперь как?
– Как видите, ночь, а я вижу. Пришел к вам без посторонней помощи.
Комиссия тогда решила проверить мое зрение. Медсестра предложила мне закрыть один глаз и прочитать буквы в таблице. Я только спрашивал, какую строчку, она говорила, и я чеканил. Затем другой глаз проверили. Все в порядке. Сам себе не верю, что мне удалось так легко провести специалистов. Но, наверное, они не так серьезно смотрели, как в мирное время, снизили требовательность. Начали подбирать для меня училище. Нужны были кадры командиров. Я соответствовал всем требованиям: здоров, образование 10 классов, желание служить в армии. Было принято решение направить меня в Борисоглебское авиационное училище, к тому времени эвакуированное в Троицк Челябинской области...
Литература: Газета "Машиностроитель" от 04.05.2018, №17.