Он видел совсем другую войну...
Взмах дирижерской палочки – легкий, грациозный, но, в то же время, повелевающий. Сделав глубокий вдох, оркестранты прильнули губами к духовым инструментам. Среди них – мой отец в старательно отутюженных брюках и белой рубашкой с малоросской вышивкой на воротничке: такие были в моде в начале 40-х. Он немого нервничает и в ожидании своей партии поглаживает вспотевшими пальцами прохладную медь. Еще такт, полтакта, и вот оно – соло. Чистый ликующий звук трубы взметнулся куда-то в поднебесье и вдруг замер на самой высокой ноте, как прерванный полет, как несбывшаяся мечта…
Она так и не осуществилась, хотя желание стать музыкантом у юноши из ремесленного училища было искренним и осознанным – ему так нравилось в свободные от учебы вечера играть в самодеятельном оркестре в кинотеатре, на танцах. Война разрушила все планы. Летом 42-го фашисты прорвали оборону и все ближе и ближе подходили к Сталинграду.
Николай Дузенко. Фото 1948 года.
Когда началась война, мой дед – Яков Андреевич, уходя на фронт, дал сыну наказ: "Ни в коем случае не оставайся под врагом. Лучше в холоде, голоде жить, но только со своими".
Старый вояка знал, что говорил: для него это была уже четвертая военная кампания, с которой ему также повезло вернуться невредимым. Суровый, молчаливый хохол был одним из самых работящих и зажиточных крестьян в украинском селе Кунье Харьковской области. Моего отца – Николая и его младшую сестру Галину воспитывал один. Жена Мария, певунья и хохотушка, умерла совсем молодой – ребятишки ее не помнили. Жениться второй раз позволил себе, лишь когда дети стали совсем взрослыми – не хотел, чтобы их воспитывала мачеха.
Столь же категоричные нравственные правила внушал сыну и дочери, например – не играть в карты, не сквернословить. Эти наставления мой отец неукоснительно соблюдал всю жизнь: ни разу не перекинулся даже в "подкидного", никогда, даже в гневе, не слышала я от него столь обыденных ныне бранных слов и похабщины.
Как и завещал отец, вскоре после объявления войны 16-летний Коля пришел на пункт эвакуации.
– Собрали нас, около трех сотен пацанов от 14 до 16, и шли мы пешком из Харьковской области аж до самого Донбасса, – вспоминал отец. Навсегда врезался в память эпизод, в пути, когда молодой голодный солдатик украл у крестьянки булку хлеба.
– Ой, да что ж вы зробили, бисово племя, – голосила вслед убегающему вору хозяйка. – У дитыны послидний хлиб отняли!
Парень бежал что есть мочи, не оглядываясь, и прямо на бегу впился зубами в свежеиспеченную краюху, но проглотить кусок так и не успел. Короткая автоматная очередь. Беженцы и солдаты молча обходили распластанное на пыльной дороге безжизненное тело. В глазах солдата застыл даже не ужас – удивление, а во рту – надкушенная ворованная булка. Нажавшему на курок командиру не потребовалось вести дополнительную "воспитательную работу" на тему "красть – грешно". Его аргумент был жесток, но убедителен: мародерство прекратилось.
После памятного "марш-броска" отец попал в Сталинград, где обстановка пока еще была мирная. Большой красивый город произвел на сельского хлопца неизгладимое впечатление. Наскоро закончив обучение в ремесленном училище, он устроился на тракторный завод, где в мае 42-го был принят в ряды ВЛКСМ. В самые суровые дни испытаний он не расставался с комсомольским билетом, пряча его в правом ботинке. Много лет спустя моя бабушка, увидев фотографию в этом документе, расплакалась. Таким худым и изможденным выглядел ее будущий зять – совсем мальчик, с недетским, всепонимающим взглядом…
С каждым днем обстановка становилась тревожнее. В августе враг был уже на подступах к Сталинграду. Начались бомбежки. Кроме бомб немцы забрасывали город листовками, обещавшими щедрые посулы тем, кто примет фашистский режим. Среди поверивших этим агиткам были и ровесники отца, которых он считал друзьями. Конфликт с ними принял нешуточный оборот – двое самых рьяных отщепенцев пригрозили отцу и его приятелю смертью.
– После этой ссоры мы жили как на пороховой бочке. Я даже спал с топором в руке – любой момент мог стать для нас последним. И что самое страшное – мы могли погибнуть от руки не врага, а тех, с кем еще недавно делились последним, – с горечью рассказывал он.
Комсомольский билет Николай Дузенко получил в мае 1942 г. в Сталинграде
Из обрывистых воспоминаний отца я, к сожалению, не поняла, почему он не попал в первые эшелоны эвакуации. Лишь намного позже, когда прежде закрытые документы стали достоянием гласности, узнала, что Сталин сознательно затягивал этот процесс и даже издал приказ, согласно которому мирные жители стали заложниками последующих трагических событий. По замыслу главнокомандующего, город, названный его именем, должен был устоять любой ценой. Остававшееся в нем гражданское население было гарантом того, что люди будут обороняться до последнего.
Повсюду звучали призывы – не поддаваться панике. Но население все равно пыталось покинуть Сталинград любыми способами, переправляясь через Волгу на лодках, плотах. Немецкие летчики перед тем как вести прицельный огонь, развлекаясь, пугали беженцев: на бреющем полете проносились прямо над головами. Нервы не выдерживали, многие прыгали в воду. После таких налетов по Волге плавали трупы, нехитрый скарб, детские игрушки.
Зато технику, заводское оборудование в сопровождении специалистов вывозили экстренным порядком круглосуточно. Этим решили воспользоваться дезертиры – солдат и офицер, раздобывшие себе рабочую одежду и при посадке в вагон представившиеся работниками одного из цехов тракторного завода. Электронная версия historyntagil.ru. Обман раскрыли почти сразу. Самозванцам дали по лопате и приказали рыть себе могилы. Молодой солдат молил о пощаде, плакал и оправдывался, но его никто не слушал. На глазах у сотен людей, среди которых был и мой отец, дезертиров казнили.
Вражеская авиация продолжала утюжить город. В руины превращались жилые дома, больницы. Проходя мимо разрушенного здания госпиталя, отец увидел наспех перевязанного бойца с распоротым животом. "Братишка, пристрели!", - корчась от боли, кричал он. Раненых вывозили так поспешно, что в машину закидывали как дрова, не обращая внимания на вопли и стоны: дорога была каждая минута.
Николаю Дузенко дали поручение – найти бездомных детей-сирот для отправки их в тыл. Голодных перепуганных ребятишек искали по подвалам, помойкам, в канализационных люках. Всю эту "республику Шкид" в сопровождении сталинградских комсомольцев эвакуировали на Урал. К сожалению, довезли не всех – самые истощенные и больные погибли.
С января 1943 года отец уже начал работать на Уралвагонзаводе (тогда он назывался завод номер 183 им. "Коминтерна") сначала шлифовщиком, потом наладчиком, мастером. Жил в общежитии. Публика там была разномастная: случались и драки, и дебоши. Как старшему по общежитию, моему отцу часто приходилось разнимать буянов. В одну из таких потасовок кто-то предательски воткнул ему в спину нож. Шрам под лопаткой от лезвия финки остался на всю жизнь. Но, конечно, было много порядочных, воспитанных людей, настоящих товарищей.
После того, как отец женился на моей маме и переехал в уютную, всегда опрятную и хлебосольную квартиру, где она жила вместе с родителями, он поначалу растерялся и сказал: "Наверное, мне будет здесь скучно. Ты не против, если я иногда буду навещать старых друзей?" Молодая жена разрешила, но забеспокоилась: "А вдруг новоиспеченный супруг будет проводить там все свободное время?"
Но опасения оказались напрасными. За военные годы, полные лишений и страданий, он так наскитался и наголодался, что ни разу не воспользовался предоставленным ему правом.
Хотя отец так и не стал музыкантом, дальнейшая его жизнь сложилась удачно, хотя музыкантом он так и не стал. С 1957 года и до пенсии работал инженером-конструктором в отделе 10 Уралвагонзавода. Жалею, что пока он был жив, не записала все его воспоминания, которые выуживала из него с трудом: слишком уж отличались они от того, что писали в книгах, показывали в фильмах, где все были сплошь героями – бесстрашными, безупречными, "забронзовевшими". Он видел совсем другую войну и события реальные, а не приукрашенные идеологами-летописцами. Иногда пережитое являлось к нему во сне, и тогда мы просыпались от крика, а мама успокаивала отца простыми ласковыми словами: "Все хорошо, ты – дома. С нами…"
Наталья ДУЗЕНКО.
Литература: Газета "Тагильский рабочий" от 02.02.2011.