Не распалась связь времен
28 июля 2009 года Нижнетагильской Государственной социально-педагогической академии исполнилось 70 лет.
Позвольте, скажут: какие 70? НТГСПА же возникла совсем недавно, на свежей памяти. Но у возрастания в Академию у дорогого нашего "Педа" был долгий и нелегкий путь. В далекие времена начала XX века в городе было педагогическое училище. 27 июня 1939 года Совет народных комиссаров РСФСР принял постановление о реорганизации педагогических училищ Наркомпроса в учительские институты. 28 июля 1939 года президиум Нижнетагильского городского совета принял постановление за № 482 "Об открытии учительского института".
Приказом Министерства высшего образования СССР от 21 августа 1952 года Нижнетагильский учительский институт преобразован в институт педагогический.
Я принадлежу к поредевшему числу тех выпускников педагогического института, кто имеет честь быть частью первого его выпуска. Рядом со студентами последнего выпускного курса учительского института мы составили первый набор института педагогического в 1952 году. На наших глазах институт с его "двухгодичным сроком обучения" (так называемое неполное высшее образование) превращался в полноценный вуз. Лично я оказался некоторым исключением из сокурсников, поскольку, проучившись год на первом курсе учительского института и перейдя на второй его курс, получил предложение от ректора (тогда - директора) пединститута М. М. Кожевникова остаться на первом курсе института с новым статусом. Предложение принял с благодарностью и понимал, что оно обязывает.
Первый набор педагогического оказался особенно интересным по качественному составу: у меня ведь было основание сравнивать. Казалось, эти студенты только и ждали открытия пединститута, чтобы прийти в него и наброситься на учебу после мытарств военного детства и трудной юности послевоенных лет. В учительском институте все-таки чаще были преподавателями пришедшие из школы опытные учителя, очень старательные, но мало отличающиеся кругозором и уровнем образованности от школьных коллег. А тут как-то разом и вдруг кафедры стали наполняться другими педагогами - очень или еще молодыми, умными профессионалами. Мы едва успевали ориентироваться в возрастающих к ним симпатиях. Разница в возрасте между студентами и преподавателями чаще всего не превышала 10-12 лет, что сближало в общении, но не всегда, признаться, помогало учебному процессу.
Помню утро, ставшее для меня символическим: задолго до начала занятий (почему-то пришел рано) я увидел в пустом коридоре филфака человека, поразившего меня своей непривычной для наших мест светскостью, особенно если учесть, что в его руках был пустой чайник. Первым поздоровавшись, он обратился ко мне с вопросом, где можно набрать в чайник питьевой воды - и голос его был как-то даже завораживающе культурен. Этому человеку немалое время придется прожить в одной из комнатушек более чем скромного двухэтажного здания института; ему же суждено будет стать первым деканом филфака и на многие годы - его легендой. Это Виктор Михайлович Айдаркин, фронтовик, офицер, ленинградец. Его отличали учтивая строгость, дистанция во всем, интеллигентность, глубокая филологическая образованность. Мистика, но именно мне, первому из студентов, кого он встретил на нижнетагильской земле после ночного приезда, выпадет честь в будущем на 30 лет стать его преемником в преподавании зарубежной литературы. Как высказалась одна из выпускниц более позднего времени Татьяна Михайловна Шарф, филфак стоило бы закончить ради одного Айдаркина.
Внутриинститутская жизнь
определялась тогда, пожалуй, более студентами,
чем преподавателями: студенческое
самоуправление, стихийное по существу и
самовозникающее, определяло все внеаудиторное и
даже хозяйственное в институте, в его маленьком
хозяйственном дворе. Что касается нашего
выпуска, то сказывалось во всех его делах, видимо,
и то, что со второго курса он все годы был старшим
в институте, а за время учебы на первом перенял
опыт самостоятельности и взрослости последних
второкурсников-выпускников учительского
института, находясь параллельно с ними. Почти все
мы - этот страстный и во всем надежный народ
студенческого актива (да простятся уж мне столь
громкие определения) - были закалены непомерными
перегрузками, и если я вплоть до ухода с работы по
возрасту, проработав в институте в общей
сложности 42 года, читал без особо заметной
усталости по 4 лекции в день подряд (а прежде с
вечерними курсами по 5-6!), то спасибо той закалке
на выносливость.
Первый выпуск пединститута был стопроцентно учительским, то есть его выпускники не только пошли по государственному распределению в школу, но и оставались в ней на всю свою трудовую жизнь. Из числа моих однокурсников многие сразу оказались и на многие годы остались в должностях директоров и завучей школ. Сразу руководящими лицами в народном образовании стали Г. Васильева, Н. Волкова, Л. Вышегородская, М. Макушева, Л. Федорова, З. Шастина - и все из одной студенческой группы. Но какой-то трагический был курс... Застрелился Анатолий Козлов, будучи директором школы; утонул еще студентом талантливый Вилор Хмелевский, серьезно посвятивший себя изучению декабризма, собиравший материалы по истории жизни декабристов в Туринске; многие рано умерли что называется своей смертью.
Естественно, что каждый студент той поры, если ему нет 26-ти лет, должен быть комсомольцем. Общей организованности студенческой среды это даже помогало и традиционно понималось нормально, если не доходило до абсурда в требованиях поголовной "моральной устойчивости". Помню случай, по этим требованиям абсурдный до абсолюта. К девушке, живущей в общежитии, приехал друг и переночевал в ее комнате с общего согласия живущих там девушек. Завели "персональное дело" для рассмотрения его на заседании комитета ВЛКСМ с целью исключения студентки из комсомола, а, следовательно, - автоматически из института, поскольку не может же становиться учителем студент, исключенный из рядов ВЛКСМ. Я участвовал в этом заседании, помню, как настаивала на исключении молодая заведующая кафедрой литературы Ушакова М. В. (Кузнецова). Бедная, по линии парткома института она курировала идеологическую работу комсомола и не могла иметь другой позиции. Но большинством голосов девушку оставили в комсомоле. Хорошая была она девушка. Валя Титова ее фамилия. Вскоре и замуж вышла за виновника переполоха.
Институт, набирая обороты развития, быстро становился опорной фигурой в появляющейся культуре города. Построили дворец культуры НТМК - и художественная самодеятельность института дала первый концерт в нем. Помню запах краски сцены, мешавший нам танцевать бальную мазурку. Первые уроки выразительного чтения мы получили у тогда безвестного, но глубоко одаренного режиссера Владимира Мотыля и впоследствии до влюбленности в художественный материал любили его фильм "Звезда пленительного счастья". Стоит ли мне после школы В. Я. Мотыля удивляться, что у меня хорошо получался курс выразительного чтения в годы работы в институте? Когда мы с ним довольно выразительно общались, он и старше-то меня был всего на три 3 года. На днях Владимиру Яковлевичу исполнилось 80 лет.
Ну, а в целом студентом я лучше знал институт с его спортивной стороны, не с учебной: был палкой-выручалкой Бориса Степановича Волкова, заведующего кафедрой физвоспитания. Я имел первые разряды по нескольким видам спорта. Не помню, в каком виде спорта преуспел он сам, но преподаватель был продуктивный. Многие из нас поневоле в спорте были многоборцами - немногие поднимались высоко: не хватало достойного инвентаря, не хватало общей физической подготовки, ее методики. Даже туризм не мог быть по бедности массовым, а тот, что был, являлся диким, как называли его в официальных кругах.
Первый наш серьезный маршрут прогремел на область. "Холодное лето 53-го" (знаменитый фильм, поставленный в 1987 году) - это то лето 1953 года, когда 8 студентов НТГПИ отправились на двух списанных в ОСВОДЕ килевых лодках вниз по течению рек Тагил и Тура до Туринска. Река Тагил изобиловала перекатами, была мелкая и грязная, не для плавания по ней и уж во всяком случае не для килевых лодок: они разваливались, резали дно на мелких перекатах, коих было по 5-7 на каждый километр; приходилось что есть силы тащить, чинить, терять время, шли медленно.
В таком походе нужны были плоскодонки, о чем понятия не имел инициатор турпохода приснопамятный Б. С Волков. Но какая кругом благодать! Только жаль, что деревни на пути голодные и полупустые, и воду питьевую приходится набирать из редких лесных речушек, впадающих в наш Тагил. В устье речки Мугай, на ее чистой воде, остановились отдышаться. Здесь на восходе солнца я и узнал от пастуха, что "Берия бежал в Америку, да его пымали на самолете". Большей осведомленностью старик пастух не располагал. Надо было жить в то время и хоть немножко быть "политически грамотным", чтобы оценить мною услышанное. Пришлось тихо, не тревожа всех в палатках (было же раннее утро), разбудить двоих быстроногих парней и направить их за 10 км в село Мугай за хоть сколько-нибудь достоверной информацией. Март 1953 года еще висел над страной, смерть Сталина оставалась в памяти не только траурными повязками, изменившими внешний вид даже коридоров института. Арест Лаврентия Берии потряс воображение, пожалуй, немногим меньше.
Впереди у нашей флотилии оставалась основная часть пути: река Тура оказалась полноводной, но на редкость извилистой, а значит длинной, поскольку на лодках извилины не срежешь. По большой воде плыть было бы одно удовольствие, если бы не сознание того, что плавание наше затягивается во времени, а сообщить о том на "большую землю" не можем: никаких средств связи нет, даже телеграфа в деревнях. Да и провиант угрожающе на исходе: и так уж кормимся охотой, которая тоже в пути задерживает. Наконец, опаздывая на две недели, мы на виду у Туринска торжественно сожгли на середине реки корабли. Но в поход этот пожизненно влюбились.
По законам жанра в институте нас уже не очень считали живыми: оказывается, мы шли по местам, где шли и "шалили" массово выпущенные из лагерей заключенные - голодные, злые. В обкоме ВЛКСМ уже готовилась группа для поиска пропавших туристов НТГПИ. Но кончилось тем, что нижнетагильский горком комсомола мне как капитану первой флотилии в истории НТГПИ вынес строгий выговор с занесением в личное дело. Фильм "Холодное лето 53-го", появившийся 34 года спустя, я смотреть не захотел.
Учебный процесс от студентов-первопроходцев пединститута не требовал при известной сноровке особого напряжения, поскольку книг тогда даже по нашим "неразвитым" представлениям было не так уж много; небольшая институтская библиотека работала с перенапряжением, все мало-мальски нужное в ней шло нарасхват. Если говорить о филфаке, то иные программные тексты художественной литературы мы и в глаза не видели, за имеющимися стояли в очереди, читали по диагонали. Полной нагрузки требовал только русский язык. Ну, а общественные дисциплины шли по касательной.
Спустя много лет и хорошо зная перипетии народного образования второй половины XX и начала XXI веков, могу сказать, что выпускники тех далеких лет были истинными учителями. Благодарен институту. Я шел в него за фамильной профессией и получил ее. Дед мой, родители, брат были учителями. Сам я при общем моем педагогическом стаже в 54 года всегда оставался учителем и думаю, что оправдал доверие, оказанное мне в 1952 году Михаилом Матвеевичем Кожевниковым, первым ректором нашего педагогического, предложившим мне "автоматом" перейти из учительского в первый набор НТГПИ.
Герман АГЕНОСОВ.
Литература: Газета "Тагилка" от 17.09.2009. №18(76).