1936 год
С начала 1936 года я понемногу стал входить в московскую жизнь. Работа в Книжной палате (она стала теперь Всесоюзной) меня в сущности мало удовлетворяла. Ее достоинство было в том, что работа эта была совершенно нейтральная, что в обстановке тех лет имело для меня огромное значение.
В конце прошлого года Наташа побывала в Свердловске и привезла новые впечатления с уральской родины. В 1936 году в Свердловске начал образовываться Маминский музей. Всех нас это очень радовало. Уже в январе 1936 года мы с ребятами начинаем планировать путешествие на Урал. В марте меня приглашают сделать доклад в туристической организации о туристских маршрутах по Уралу. Начинаю собирать и обрабатывать материалы краеведческого характера, касающиеся Урала. Диме 16 лет, Глебу 13 лет. Они загораются желанием познакомиться с родиной их отцов и дедов, читают Мамина-Сибиряка и географические справочники, которых у меня было собрано достаточно. Глеб усиленно занимается фотографией. Уже с марта начинается переписка с семьей Батмановых – куда бы лучше поехать. Поездка на Урал привлекла меня еще и тем, что хотелось поближе посмотреть ребят при непосредственном общении, понаблюдать, что их интересует, на что они обращают внимание. Ведь, в сущности говоря, "отцы и дети" в современных условиях оторваны друг от друга. Как писал мне А. Н. Батманов 25 марта: "Детей я не вижу, ведь они целый день проводят вне дома". И так везде: и в Москве, и в Свердловске идет несомненное разрушение семейных контактов. Новое строительство в городах Советского Союза влечет за собой ломку старого. Это вызывает естественную грусть старожилов.
25 апреля Алексей Никифорович пишет мне: "Разрушения подошли к Маминскому домику. Сегодня я прошел мимо Вашего былого обиталища, оно еще существует (без стеклянного фонаря), а соседний дом Гавриленко разламывают. Ворота были полы и видно, что Ваши службы снесены". В этих немногих строках батмановского письма для меня таилось много грусти и печали, ведь разламывались службы маминского дома, в которых хранились остатки маминской мебели, библиотеки и множества вещей, привезенных сюда Мамиными еще из Нижней Салды. Все наши ребячьи годы прошли на этом дворике, около крытого навеса, качели, несколько поодаль стояли запасы березовых дров, приобретавшихся с осени на всю зиму. Уходило в прошлое раннее екатеринбургское детство. Даже упоминание о гавриленковском доме открывало для меня целую страничку из прошлого старого города. Рядом с ним был пустырь. Однажды на нем появились подводы с лесом, привезенные будущим нашим соседом. Какой-то золотопромышленник из старообрядцев поставил здесь небольшой одноэтажный домик. Ребятами мы часто наблюдали в щель забора, что делается на этом участке. Важно расхаживала по двору старушка, мать хозяина, пробегали два мальчика, его дети. Когда я заглянул в гости к одному из этих подростков, меня поразил весь быт этой семьи – много икон, какая-то необыкновенная чистота, а около икон лежали старые толстые книги. "Это нашей бабушки книги" – сказал мальчуган, которого, кажется, звали Андрюшей. Он вырос на моих глазах, а позже сделался мастером-парикмахером. Позднее дом купил адвокат Константин Михайлович Гавриленко. Домик стал выглядеть веселее, на окнах появилось много цветов, чаще стали открываться парадные двери. К молодому адвокату постоянно заходили его товарищи по профессии. Юношей и я бывал в этом доме. На полке письменного стола стояли законы гражданские, Уложение о наказаниях. В порядке общественной работы Константин Михайлович много занимался вопросами социального призрения (борьба с нищетой, организация приютов, трудовых колоний). В 1918 году дом был национализирован, а Гавриленко последние годы своей жизни жил в Москве, где и умер…