Социальный состав заключенных концлагеря на малой Кушве
По истории концлагеря № 2, располагавшегося на территории Скорбященского монастыря в Нижнем Тагиле, уже вышел целый ряд публикаций [ 1 ]. Однако по сию пору у нас нет достаточно ясного представления о социальном портрете его узников. На основе регистрационных книг заключенных лагеря [2], датируемых концом 1920 - июлем 1922 г., мы попытаемся проследить, какие слои общества попадали в него, выявить соотношение между ними, определить типичные виды преступлений осужденных, их происхождение и национальность.
Статистический анализ источников показывает, что подавляющее большинство заключенных относилось к классу "социально близких". Так, 80% из их числа приходилось на класс крестьян, из них около 66% были, вероятно, участниками крестьянского восстания под руководством А.С. Антонова. Осужденных из других центральных районов России (кроме Тамбовской губернии, где происходило восстание) насчитывалось 10%. Оставшиеся заключенные из числа крестьян были выходцами с Урала. На втором месте по численности находятся мещане - 13%. Большинство из них являлось квалифицированными рабочими, но были и представители люмпен-пролетариата.
Меньше по численности было в лагере крупных чиновников (юристы, приказчики, управляющие) - 2% от общего числа заключенных. Столько же в процентном отношении было военнослужащих белой армии, сотрудников жандармерии и тюрем, включая бывших полицейских. Кроме этого, в лагере содержались представители научной и творческой интеллигенции. Как правило, они были переведены в Нижний Тагил из Центральной России. Столь же малочисленной категорией заключенных - 2% от числа всех узников - были дворяне. Данное сословие прибывало, как и интеллигенция, из Центральной России. Для того чтобы оказаться в лагере, им достаточно было просто относиться к сословию дворян, безотносительно к их взаимоотношениям с новой властью. Особую категорию заключенных составляли граждане других государств, в частности, заложники-поляки, захваченные во время советско-польской войны, а также литовцы и латыши, которые могли относиться к любому классу общества.
Большинство заключенных концентрационного лагеря были осуждены за дезертирство и бандитизм - 61%, значительно меньше за контрреволюционные выступления и агитацию - 9%. На втором месте находилась категория людей, осужденных за проезд на железнодорожном транспорте без билета - 11%. Многие из них, попавшие в лагерь на один месяц, так из него и не вышли, скончавшись от голода и болезней.
Тяжелые экономические условия развития Советского государства спровоцировали рост преступлений в хозяйственной и имущественной сферах. В лагере за кражи и грабежи находилось 3% от числа заключенных, за взяточничество - 2%, спекуляцию - 2%, покупку и сбыт краденого -2%. Действительно, проблема борьбы с корыстными преступлениями в те годы стояла очень остро, и реввоентрибуналы устанавливали за них срок наказания от 7 до 20 лет. В то же время "активные политические преступники" - дезертиры, бандиты, контрреволюционеры получали срок от 1 до 5 лет.
Правовое положение преступника определялось классовой принадлежностью и видом преступления. Пример тому - осужденные без предъявления обвинения, неопределенные приговоры типа "до конца гражданской войны", "до ликвидации бандитизма", "до конца войны с Польшей". Такие неопределенные приговоры выносились обычно в отношении изобличенных в преступлениях представителей эксплуататорских классов, которых, по мнению большевистского правительства, нельзя было освобождать, пока шла гражданская война. Ведь они могли вновь включиться в борьбу с советской властью. Все это не только не способствовало укреплению правовой системы Советского государства, но и отбрасывало ее назад, в годы мрачного средневековья, когда в ходу были приговоры - "кинуть в тюрьму впредь до государева Указа", "бить плетьми нещадно" и т.п.
В концлагере №2 были как поляки, так и представители народов Прибалтики. Советским судом не была определена вина польских граждан, тем не менее они как иностранные интервенты отбывали срок заключения с привлечением к принудительному труду на благо РСФСР. Присутствие в лагере иностранных граждан делало его пестрым не только по социальному, но и по национальному составу.
В рассмотренный нами период пенитенциарная система Советской России практически не жила своей самостоятельной жизнью, подчиняясь общим законам государства. Эта жизнь регулировалась массой секретных и совершенно секретных приказов, инструкций и циркуляров. Принцип социалистической законности здесь был заменен принципом госу-дарственной целесообразности. Любое решение партии могло быть сразу же реализовано в жизни, поскольку пенитенциарная система являлась органическим придатком механизма государственного управления.
Проводя исследование по воссозданию социального портрета заключенных лагеря, мы выяснили, что его основной контингент составляли крестьяне, которые оказались нестойки к влиянию контрреволюционных сил, проявили политическую неблагонадежность. Электронная версия historyntagil.ru. Узники концлагеря были либо политическими противниками нового режима, либо противниками потенциальными, которые наказывались за вероятную возможность перехода в ряды контрреволюции. В то же время в лагере имелись осужденные за преступления корыстного характера – кражу, спекуляцию, самогоноварение и т.п. Особую категорию заключенных составляли заложники советской власти, для которых вообще не требовалось состава преступления, чтобы оказаться в лагере.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Букреев А.В. Книги регистрации заключенных Нижнетагильского концентрационного лагеря №2 // Региональный банк данных: Урал в XX веке. Тезисы рабочего совещания, ноябрь 1993 г. Екатеринбург, 1993. С.65-67; Славко Т.Н. Исправительно-трудовые лагеря на Урале в 20-е годы (проблемы формирования банка данных) // Круг идей: развитие исторической информатики. Труды 2-й конференции Ассоциации "История и компьютер". М., 1995. С.54-65 и т.п.
2. ОДААНТ. ф.301. Оп.1. Д. 1,2,5.
П.Е. НЕЖДАНОВ