Раскулачивание и использование труда спецпереселенцев на Урале

    "...мужики - народ бессловесный, бесписьменный, ни жалоб не писали, ни мемуаров. С ними и следователи по ночам не корпели, на них и протоколов не тратили - довольно и сельсоветского постановления. Пролился этот поток, всосался в вечную мерзлоту, и даже самые горячие умы о нем почти не вспоминают. Как если бы русскую совесть он даже и не поранил. А между тем не было у Сталина (и у нас с вами) преступления тяжелей"
А. И. СОЛЖЕНИЦЫН
"Архипелаг ГУЛАГ"

    Вспоминая о трагедии нашего народа в период сталинской диктатуры, мы привычно считаем, что наибольшее количество репрессированных приходится на 1936- 1938 годы. Однако на самом деле больше всего жертв на алтарь коммунистической идеи принесло крестьянство в конце 1920 - начале 1930-х годов. Об уничтожении крестьян в масштабах страны мы узнали из многих работ последнего времени. Наша задача - исследовать этот процесс на примере северных районов Уральской области и Нижнего Тагила.

    С началом политики ускоренной индустриализации на крестьянство было возложено непосильное налоговое бремя. Уже в 1927 г. власти ввели новый сельхозналог и финансовые кары за его невыполнение, что мгновенно привело к появлению недоимок среди крестьян. Поэтому 28 декабря 1927 г. вышел совместный циркуляр Уральского областного суда и областной прокуратуры, в котором подчеркивалась необходимость взыскания налога с неплательщиков податей. В результате целого ряда драконовских мер в жертву индустриализации была принесена основная хозяйственная ячейка российской деревни - единоличное крестьянское хозяйство. В инструкции областного суда особо подчеркивалась необходимость применения статей 60 и 62 УК РСФСР, в которых в отношении кулаков предусматривалось длительное лишение свободы с конфискацией имущества. В Тагильском районе нашла широкое применение и статья 61, которая предписывала репрессии за "отказ от выполнения повинности или производства работ, имеющих общегосударственное значение".

    7 января 1928 г. ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление о налоге-самообложении, который вначале составлял 35 % от суммы сельхозналога, а затем, по произволу местных властей, был повсеместно увеличен. По подсчетам курганского исследователя-экономиста А. Базарова, "в течение 1927/28 сельскохозяйственного года из крестьянства Уральской области было выкачано по различным видам финансовых платежей без товарного эквивалента 56,7 млн рублей".

    В связи с кризисом хлебозаготовок в 1927 и 1928 годах власти стали активно применять статью 107 о спекуляции. Это выразилось в массовых репрессиях против представителей бедняцко-середняцких слоев деревни, наказываемых за отказ сдавать "излишки" продовольствия весной. 18 июня 1928 г. окружным прокурором и председателем окрсуда Курганского округа был подписан документ, гласивший: "...При рассмотрении дел по 107-й статье ук по каждому району округа применять по одному выселению из пределов Уральской области из слоя злостных укрывателей зажиточного и кулацкого элемента деревни...". И на север потянулись первые крестьянские семьи. Когда хлебозаготовительная кампания 1927/28 г. закончилась и начался частичный пересмотр дел пострадавших по статье 107, жертвы исчислялись по Уралу тысячами.

    С новой кампанией хлебозаготовок следующего 1928/29 г. добавились новые налоги, усилилась репрессивная политика. В 1929 г. сельхозналог увеличился в два раза, было введено и дополнительное самообложение в размере 25% от основной суммы налога. За сопротивление властям при хлебозаготовках по статье 61 УК предусматривался срок два года лишения свободы с конфискацией имущества. Штраф за невыполнение в срок государственных платежей к 1930 г. составлял 300 рублей в год при максимуме 1600 рублей, что в переводе на сельскохозяйственную продукцию означало сдачу 32 тонн хлеба или 6,5 тонн мяса. Фактически это обрекало наказуемых на осуждение с конфискацией имущества и высылку.

    Террор "диктатуры пролетариата" в отношении крестьянства вызывал сопротивление на местах. Однако циркуляр Наркомюста от 5 сентября 1929 г. не оставлял никаких иллюзий: "...Усилить меры репрессий вплоть до расстрелов в отношении кулаков и контрреволюционеров, ведущих борьбу против мероприятий Советской власти". А 29 ноября 1929 г. вышло постановление СНК РСФСР о заключении осужденных в концлагеря.

    В 1929 г. Сталин провозгласил лозунг "сплошной коллективизации" и призвал к ликвидации класса кулачества. К октябрю 1929 г. уровень коллективизации крестьянства Уральской области составлял всего 6-10 %, а к 25 февраля 1930 г. он резко подскочил -до 72% в Свердловском округе и 62 %-в Тагильском. Результаты насильственных мер очевидны. Когда же "лопнули" созданные таким образом колхозы, то уровень коллективизации в 1931 г. по Тагильскому району упал до 12 %. Еще до начала массовой коллективизации по Уральской области органами ОГПУ было арестовано около тысячи крестьян. Наряду с другими заработала статья 58 - по ней осудили 380 человек.

    С началом 1930 г. комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с Молотовым разрабатывает общегосударственную карательную акцию против крестьян-"кулаков". Акция предусматривала выселение сотен тысяч семей в районы Крайнего Севера, Северного Урала. Проведение операции спланировали на самую холодную пору - вторую половину зимы 1930 г., что свидетельствовало о главной цели - физическом уничтожении выселяемых. Явочным порядком раскулачивание на Урале начали осуществлять с декабря 1929 г. Первоначально происходили конфискация и распродажа кулацкого имущества, а семьи кулаков либо получали так называемые "волчьи билеты", либо выселялись в северные районы Уральской области. Законодательную основу политика массового выселения получила с 5 февраля 1930 г., когда бюро Уралобкома ВКП(б) приняло постановление "О ликвидации кулацких хозяйств в связи с массовой коллективизацией". Согласно этому постановлению, все кулацкие хозяйства делились на три категории: кулаки 1 категории (контрреволюционный актив, участники повстанческих организаций) подлежали немедленному аресту с последующим оформлением их дел во внесудебном порядке органами ОГПУ; кулаки II категории (наиболее зажиточные и влиятельные кулаки и полупомещики) подлежали принудительной высылке в малонаселенные районы северных округов области; III - расселялись в пределах района на худших или окраинных землях. Постановлением предусматривались ликвидация 5000 хозяйств первой категории и выселение из округов Урала 15,2 тыс. кулацких хозяйств второй категории ^ Учитывая среднюю численность крестьянских семей, можно определить общее число выселенных по Уральской области - 100 тыс. человек.

    В основной массе раскулачивались не кулаки, а середняки. Ни в одном из округов Урала не было четкой градации крестьянских хозяйств. Отсутствовала она и в Тагильском округе, образованном в 1923 г. в результате слияния Верхотурского и Тагильского уездов. К началу 1930 г. он включал 16 районов, 15 сельсоветов, 25 рабочих поселков и города: Нижний Тагил, Алапаевск, Кушву, Верхотурье и Надеждинск. Сельское хозяйство в округе носило подсобный характер и давало около 10% всей производимой продукции. Поэтому число крестьян, выселенных из пределов округа весной 1930 г., было значительно меньше, чем в других округах. На закрытом заседании президиума Тагильского исполкома 14 февраля 1930 г. установленную контрольную цифру в 300 кулацких хозяйств, подлежащих выселению из пределов округа, распределили по основным сельхозрайонам в следующем порядке: Верхотурский - 100, Алапаевский - 75, Петрокаменский - 60, Махневский - 50; Нижне-салдинский - 25. Главными мотивами раскулачивания были: систематический наем рабочей силы (даже если это происходило до революции), сдача, а также наем рабочего скота и техники, наличие к моменту коллективизации механических машин и двигателей, занятия торговлей и ростовщичеством. В любом случае раскулачивались и выселялись крестьяне, считавшиеся неблагонадежными, либо те, с кем деревенский актив сводил личные счеты. Раскулачивание сопровождалось массовыми нарушениями даже тех драконовских законов. На местах конфисковывали имущество и выселяли из домов, не дожидаясь окончательного оформления дел Тагильским окрисполкомом. В результате "не обеспеченное даже самым необходимым продовольствием и одеждой кулачество и их семьи по Верхотурскому району нищенствовали". В Гаринском районе было принято весьма незатейливое решение: выселяемым предложили выйти из домов и поселиться в лесу; аналогичные случаи происходили и в Алапаевском районе.

    Несмотря на строгие директивы о нераспространении политики сплошной коллективизации на промышленные районы, по инициативе местных жителей с особой жестокостью раскулачивание проводили и здесь. В списки попали бывшие торговцы, подрядчики, кустари, жены и дети бывших торговцев, старатели, священнослужители.

    Вместе с масштабом репрессий рос и аппарат окружного отдела ОГПУ, постепенно подминавший под себя местные власти. ОГПУ разработало план гигантской операции по выселению крестьянства и строго контролировало ее ход. Райисполкомы должны были безоговорочно выполнять все распоряжения окружного отдела ОГПУ по доставке кулацких семей на сборные пункты, конвоированию, охране и транспортировке людей на север. Окрисполком подготовил инструкцию, где определялся порядок выселения, разработал календарный план выселения и маршруты следования выселяемых. Внутри районов создали сборные пункты, где выселяемых еще раз индивидуально проверяли и формировали большие обозы, которые затем направлялись этапом к местам назначения. Расписание выселения включало четыре этапа. Предполагалось, что последний этап, состоящий из выселяемых Нижнесалдинского и Петрокаменского районов, будет сформирован вечером 9 марта 1930 г. в с. Гаево. Для сопровождения выселяемых выделялся вооруженный конвой из 15 человек, который следовал от районного сборного пункта до ближайшего райцентра. Основную роль в движении этапов и размещении людей играли назначаемые окротделом ОГПУ коменданты ".

    Начиная со второй половины февраля 1930 г. по заснеженным просторам Урала потянулись печальные обозы выселяемых. Властям казалось, что тщательно спланированная карательная операция не вызовет протеста и завершится в кратчайшие сроки. Однако инициаторы выселения просчитались. Насилие вызвало сопротивление. Главные события разыгрались 7-8 марта 1930 г. в д. Северной (40 км от Тагила) Нижнесалдинского района. Попытки доставить на сборный пункт в Салду три кулацкие семьи, главы которых были ранее арестованы, вызвали мощный протест всей деревни. Толпа крестьян встретила милиционеров криками: "Приехали грабители, забирают честных людей, не дадим своих в обиду!" и не дала увезти выселяемых. Второй наряд милиции был встречен толпой в 300 человек. Раздавались возгласы: "Нет у нас кулаков, они нас кормили, не дадим выселять, уходите, пока живы!". Электронная версия historyntagil.ru. С той и другой стороны раздались выстрелы, и представители власти едва унесли ноги. Крестьяне выставили вооруженные посты и патрули, сельсовет был окружен; сидящих там партийцев и милиционеров не выпускали. В третий раз насильников выгнала толпа крестьян из 400 человек, собранная по звону колокола. Затем от райкома ВКП(б) и райисполкома к крестьянам д. Северной было послано обращение, где их действия расценивались как восстание против властей. Это смутило крестьян, и они прекратили организованное сопротивление, после чего более полусотни сотрудников ОГПУ и коммунистов прибыли на место происшествия, арестовали 20 зачинщиков и вывезли семьи раскулаченных. Волна крестьянских восстаний в начале 1930 г. прокатилась по всей стране.

    2 марта 1930 г. Сталин выступил в "Правде" со статьей "Головокружение от успехов". В ней вся вина за "перегибы" была возложена на местное руководство. После этого темпы коллективизации несколько снизились.

    25 января 1930 г. на закрытом заседании Уралоблисполкома принимается постановление, определившее порядок расселения, первоначальный план и использование выселяемого кулачества на территории северных районов Уральской области. Постановление предписывало сосредоточить кулацкую массу "в таких районах, в которых она не могла бы явиться влияющей силой на местное население и не могла бы материально обрастать", и создать ей "такие материальные условия, при которых она была бы в полной зависимости от государственных промышленных организаций, дающих ей заработок...". Ссыльных должны были расселять в лесных районах поселками или колониями, чтобы превратить переселенцев в постоянных лесозаготовительных рабочих. Предусматривалось создание при Тагильском и других окружкомах чрезвычайных троек в составе начальника окружного отдела ОГПУ, начальника административного отдела, представителей заинтересованных лесозаготовительных организаций.

    Из постановлений вырисовывается общая картина расселения кулаков по округам: Тагильский округ - 10000 семей, Ирбитский - 1000, Коми-Пермяцкий - 3000, Верхнекамский - 10000, Тобольский - 6000. На север Уральской области шли переполненные железнодорожные вагоны, по рекам плыли баржи, дороги были забиты толпами людей, лишенных гражданских прав и своего крова. Выселение сопровождалось произволом, насилием над бесправным крестьянством. Во многих местах директива об оставлении части вещей у выселяемых не выполнялась - изымалось все, вплоть до деревянных ложек. Были случаи отправки в кулацкую ссылку женщин накануне и вскоре после родов. Никакие доводы человеческого разума не могут оправдать того, что за сотни, тысячи километров в ссылку отправлялись кормящие матери с грудными младенцами на руках, дети, старики, инвалиды. Согласно информационному докладу Уральской областной прокуратуры от 2 апреля 1930 г., среди выселенных насчитывалось до 75 % нетрудоспособных, много стариков в возрасте 80-85 лет, которые не могли идти и оказались брошены на произвол судьбы. Среди конвоируемых на север суровой зимой 1930 г. дети составляли около 40%.

    О масштабах депортации уральского крестьянства свидетельствует ряд документов, характеризующих деятельность органов ОГПУ по приему ссыльных. Так, согласно сообщению начальника окружного отдела ОГПУ председателю Тагильского окрисполкома А. Кабакову, в одни только северные районы Тагильского округа на 10 марта 1930 г. принято для вселения 10 эшелонов кулаков с Северного Кавказа и Курганского округа. К этому моменту расселили около 4000 семейств (более 20 тыс. человек); кроме того, пришло распоряжение о принятии двух эшелонов сверх нормы (7800 семей): в одном - 350 семейств, во втором - 260. На 12 марта на станции Надеждинск были приняты и отправлены с нее в места расселения 15 эшелонов - 25405 человек (в том числе: 7820 мужчин, 7431 женщина и 10154 детей). Из этого числа 13 эшелонов пришли с Северного Кавказа и два - уральских. На станции Верхотурье и Лобва прибыло шесть эшелонов: два - издалека и четыре - уральских. Средний состав выселяемой семьи оказался равным 4,8 человек, т. е. значительно меньше, чем было в полных семьях до начала коллективизации. Это объясняется изъятием из кулацких семей взрослых мужчин, арестованных органами ОГПУ до выселения и отправленных в лагеря, тюрьмы и на лесозаготовки. В пути следования эшелонов до Надеждинска отмечались высокая детская заболеваемость и смертность.

    Все прибывающие в Надеждинский узел поселенцы снабжались горячей пищей и продовольствием на пять дней и отправлялись по железным дорогам Надеждинского комбината, а затем развозились подводами или шли пешком в глухую уральскую тайгу. Власти на местах оказались не готовы к приему ссыльных и не способны их трудоустроить. По данным рабочей сводки Тагильского окротдела ОГПУ, составленной на 28 марта 1930 г., никаких мер к выявлению трудоспособных лиц со стороны сельских советов не принималось, а если небольшую часть спецпереселенцев и посылали на работы по лесозаготовкам, то райлеспромхоз отказывался их принимать, мотивируя отказ тем, что у них "и так народу много". Вместе с тем были случаи неправильного трудоиспользования выселенных. Например, в марте 1930 г. 150 человек спецпереселенцев устроили на работу в Богословские каменноугольные копи. В связи с этим, чтобы "впредь не допустить распространение вредных кулацких настроений", на заседании Надеждинского РК ВКП(б) решили категорически запретить прием кулаков-переселенцев на разные работы, в учреждения и организации, а использовать их исключительно на лесозаготовках.

    С самого начала выселения на уральский север судьба спецпереселенцев, возможность их выживания в местах, для жизни не пригодных, были поставлены в жесткую зависимость от выполнения Камураллесом и Уралметом взятых на себя обязательств по жилищному строительству, трудоустройству и снабжению кулацких семейств. Однако, как свидетельствуют архивные документы, ни одно из этих обязательств названные организации не выполнили. Уделом крестьян, выселенных в северные районы Тагильского округа в весенне-летний период 1930 г., стали голод и мор - в спецпоселках, болезни, невыносимые условия труда и быта. Тяжелейшее положение с продовольственным снабжением сложилось в Надеждинском районе. В марте 1930 г. угрожающая ситуация наблюдалась и в Ивдельском районе. Прибывшие сюда и кое-как размещенные на лесоучастках 5108 переселенцев оказались в безнадежной ситуации. Безысходностью проникнуты слова ссыльного И. Петракова, сказанные 5 марта 1930 г. и зафиксированные осведомителем ОГПУ: "Ну что мы здесь будем делать, лес рубить не умеем, земли здесь нет, придется здесь положить конец своей жизни". А вот еще одно характерное высказывание спецпереселенцев: "Загнали в лес, где бараки без крыш, нары из жердей, пил и топоров нет, и лежим, как звери, ничего не делаем".

    Положение в спецпоселках обострилось в связи с отказом Камураллеса и других лесозаготовительных организаций снабжать нетрудоспособную часть кулацкой спецссылки (больных, инвалидов, стариков и детей) продуктами питания. Дневные нормы снабжения работающих (320 г хлеба, 100 г капусты, 6 г сахара, 3 г чая, 9г растительного масла) вообще не выдавались. Ссыльные крестьяне говорили: "Не видать нам больше своей страны, не видать широких полей, пропадем мы здесь голодной смертью и замерзнем... С этим начинается наша тяжелая жизнь на севере. Продали мы уже все подушки, платки и другое барахло, у нас теперь не осталось ничего..., жизнь наша плохая, пропадем мы здесь с голода и холода. Живем мы в переполненных бараках, которые каждую ночь загораются. Когда съедим свои припасы, то будем умирать". Летом 1930 г. в районах выселения начался страшный голод.

    Вместо оказания реальной помощи продовольствием и спасения жизни выселенных, по решению специальной комиссии СНК, партийных и советских органов весной 1930 г. на север стали отправлять эшелоны с сельхозинвентарем. В районах, практически не пригодных для земледелия, были намечены совершенно авантюристические планы запашки земли и посева. Только в одном Тагильском округе предполагалось освоить 5000 га, что без предварительной раскорчевки леса было абсолютно невозможно. Электронная версия historyntagil.ru. Вместо медикаментов и продовольствия в районы дислокации кулацкой спецссылки пытались забросить 14000 плугов, 12650 борон, 10000 ц семян зерновых .культур и 4101 кг - огородных. Только на станцию Верхотурье пришли девять вагонов плугов, 15 вагонов борон - и это в то время, когда округ был до отказа насыщен сельскохозяйственными орудиями. Весенняя распутица и бездорожье не позволяли доставить в назначенные места никому не нужный инвентарь

    Архивные документы весьма скупо свидетельствуют о трагедии, разыгравшейся летом 1930 г. в северных районах Тагильского округа. По данным на 20 апреля 1930 г., на территории тагильского севера находились 54537 выселенцев. В спецпоселках, отрезанных от внешнего мира бездорожьем, свирепствовали голод, цинга и смерть. Работники здравоохранительных учреждений добраться туда не могли. На территории Туринского врачебного участка, например в спецпоселке Баяновка, из 300 поселенцев на 29 июля 1930 г. болели цингой 93. Все мероприятия по борьбе с болезнью свелись к выдаче больным справок о том, что они нуждаются в усиленном питании, да один раз было роздано несколько лимонов. Из-за невозможности на месте оказать медицинскую помощь больных спецпереселенцев отправляли за сотни километров и буквально бросали у порога городских больниц, переполненных до предела. Многие больные ходили в лечебные пункты за 15-20 км и скоро превращались в инвалидов. По данным органов ОГПУ, в Тагильском, Тобольском, Ирбитском и Пермском округах Уральской области с 20 апреля по 1 июля заболели 26000 высланных, умерли 639; сведений по другим округам нет. За этот период в северных районах Тагильского округа заболели 1151 спецпереселенец, посетили амбулатории - 2755.

    К голоду и болезням добавлялись преступно-издевательское отношение со стороны местных советских органов, аппарата леспромхозов. Бараки строили самого низкого качества, места для спецпоселков выбирали самые худшие, зарплату выдавать не торопились, установили невыполнимые нормы выработки, не выдавали продукты и одежду, отказывали в медпомощи, избивали, гоняли на тяжелые работы беременных женщин.

    Кампания массовых выселений кипела до конца 1933 г. На этот год была установлена уже пониженная квота выселений - 12000 крестьянских семей по стране. По подсчетам экономиста А. .Базарова, в 1931 г волна спецссылки вынесла на север Уральской области более 250 тыс. человек, а к лету 1933 г. на Урале находилось более миллиона спецпереселенцев и принудительно мобилизованных. Уже в первую весну выселений (1930 г.) - от голода и тифа вымерли целые поселки "кулаков". Беспредел государственной жестокости вынуждал крестьян бунтовать. В районах кулацкой ссылки появились тысячи банд. Формировались повстанческие ячейки, "при которых существовали боевые бандгруппы из беглых кулаков" и других репрессированных. Действовали они на территории Пермского и других округов. Выступали под лозунгами: "За новый строй без коммунистов!", "За свободную торговлю!", "За вольный рынок", "За несдачу хлеба государству и оставление его на местах!". В сентябре 1930 г. ликвидировали повстанческие организации численностью около 100 человек в районах Ирбитского, Нижнетагильского и Тюменского округов. Они состояли преимущественно из бежавших спецпереселенцев. Яркое свидетельство борьбы раскулаченного крестьянства - события на Туринских рудниках весной 1930 г. Более 600 чел. выступили против попытки ОГПУ отправить временно размещенных на Туринских рудниках спецпереселенцев дальше в тайгу. Они добились освобождения арестованных и разгрузки эшелона, предъявив требования: "Дайте нам землю, хлеб.. Живыми в лес не увезете!".

    В 1931 г. отношение к спецпереселенцам несколько изменилось. Теперь уже отбирали только сильных и здоровых, отсекая маломощных и убогих. Однако о жизни и здоровье "заботу" проявляли ту же, что и ранее, зная, что на смену умершим пришлют других. Надеждинский райком информировал Уралобком, что "за 1932 г. было десять тысяч смертей и шесть с половиной тысяч дезертирств"; здесь насчитывалось 2380 беспризорных детей, оставшихся от умерших и сбежавших родителей. Особенно драматическое положение с продовольствием сложилось летом 1933 г. Известно, что голод тогда свирепствовал на Украине. Однако не в лучшем положении оказался и Урал. Известны факты каннибализма, причем не единичные. А масштабы использования рабов на лесозаготовках росли, умирали одни, на их место вставали другие. В 1933 г. этими работами по Уралу были заняты более 100 тыс. человек.

    Ссыльные крестьяне стали основной рабочей силой и на строительстве индустриальных гигантов первых пятилеток. По подсчетам А. Базарова, "с 1929 по 1933 год число занятых в промышленности Урала возросло более чем в три раза. Менее 20 % прироста было обеспечено свободным наймом коренного городского населения. Остальные - спецпереселенцы и принудительно мобилизованная деревенщина... Демидовский основательный быт уральских городков оживили Кулацкие, Ссыльные, Казарменные поселки с барачно-социалистической застройкой и гарнизонным распорядком жизни".

    Во всех изданиях, посвященных истории создания тагильских индустриальных гигантов, подчеркивается героизм первых строителей, самоотверженность партийного руководства. В книгах "Гордость моя - Вагонка" Г. Кузьминой и В. Костромина (1986 г.) и "Хранители "старого соболя" В. Васютинского (1990 г.) говорится, что стройка велась добровольцами, героями-комсомольцами. На 800 страницах обеих книг ни разу не встречается слово "спецпереселенец", а ведь именно за счет рабского труда спецпереселенцев были выполнены самые тяжелые работы на строительстве; кости многих тысяч этих "добровольцев" лежат в тагильской земле, и нет ни одного памятника на их безвестных могилах.

    К сожалению, до сих пор архивные материалы по спецпереселенцам малодоступны. Собирать факты об их жизни приходится по крупицам, а немногие ссыльные, оставшиеся в живых, сейчас более чем преклонного возраста. Находясь десятки лет под надзором спецкомендатур, под страхом новых наказаний, они вынуждены были молчать. Не имея возможности дать полную картину их жизни, попытаемся представить хотя бы некоторые эпизоды с помощью документов, хранящихся в фонде обычного гражданского архива Нижнего Тагила.

    Первые спецпереселенцы поступили на стройки Тагила, вероятно, в 1931 г. Это подтверждает совершенно секретное (как обычно) сообщение санврача новостроек города Скалкина от 3 августа 1931 г.: "1 августа на Тагилстрой принят эшелон спецпереселенцев (1260 человек приблизительно). Спецпереселенцы прибыли завшивленными на 70% и, несмотря на это, размещены без всякой санобработки в двух бараках площадью 1630 кв. метров в обоих. Большая часть разместилась в бараках прямо на полу, так как топчанами бараки не обеспечены. Санобработку не представилось возможности провести в силу не окончания вошебойки и бани на 2-й площадке... Бараки остаются не отепленными, засыпка стен произведена небрежно или совсем отсутствует, крыши текут почти повсюду, и с наступлением холодов... бараки окажутся не годными для жилья. На 2-й площадке наблюдается полное игнорирование предложений саннадзора, начальник участка Луценко заявил, что наши требования для него не обязательны и их выполнять он не будет...".

    Вторая площадка Тагилстроя находилась в 5 км от центра города. В августе 1931 г. на ней проживали уже сотни семей, а к 1 января 1932 г. планировалось размещение 15000 спецпереселенцев. Нижний Тагил рос быстрыми темпами: в 1926 г. в нем проживало около 31 тыс. человек, в марте 1931-го - 59500, к январю 1932-го - 117700. В основном этот прирост обеспечивался за счет поступления все новых этапов раскулаченных. Многие спецпереселенцы насильно перемещались вторично - сначала их сослали на север Урала, в тайгу, на лесоповал, затем уцелевших среди смертей и болезней - наиболее здоровых и трудоспособных - гнали в Нижний Тагил. Были и совершенно новые этапы, в которые собирали раскулаченных III категории из различных районов страны. Вспоминает Мария Корнеевна Буряк: "Везли нас из Полтавской области почти месяц, летом 1931 г. Из вагонов не выпускали. Приехали в Тагил, остановились возле какого-то прудка, разрешили помыться. Когда мы мылись в пруду и мыли детей (мыла не было), возле нас был верховой, молодой мужчина Он сказал, что он наш комендант, фамилия его, кажется, Елисеев. Сказал, что мы будем жить в Тагиле до самой смерти. Все заплакали, потому, что раньше нам говорили, что везут нас на полгода, построим завод и вернемся".

    Поселки для спецпереселенцев строились в разных местах Тагила, в разное время. Первая и Вторая площадки на Тагилстрое (на месте поселка Вторая площадка Тагилстроя ныне находится цех широкополочных балок НТМК. Между второй площадкой и Уралвагонстроем располагалось еще несколько поселков спецпереселенцев - Спецпоселок, Старый поселок и др.) возникли в 1931 г. и стали самыми крупными спецпоселениями. В 1931 г. возник Переселенческий поселок Уральской области на ВЖР, в 1932 г.- спецпоселки на Лебяжинском руднике, руднике III Интернационала и при кирпичном заводе, а также Евстюнихинский трудпоселок. В 1934 г. появилась Третья площадка Уралвагонстроя, спецпереселенцы размещались в Шайтанке (сюда отправляли в дом старчества нетрудоспособных стариков) и в Балакино. Кроме того, возникли спецпоселения на Коксохимстрое, ТЭЦ, в Лае. Сказать, сколько раскулаченных размещалось в них, трудно; известно только, что это были десятки тысяч людей. По распоряжению ОГПУ от августа 1931 г. "спецпереселенцев из числа совершенно нетрудоспособных стариков, имеющих родственников, которые их содержат", на учет не принимали. А тех, у кого родственников не было, отправляли в инвалидные дома, обрекая на скорую смерть. В Тагиле появилось множество беспризорных в возрасте от 4 до 11 лет. Это были дети умерших ссыльных крестьян, в детдом их брали только с 11 лет.

    О том, как велся учет спецпереселенцев, говорит докладная записка местных властей от 21 марта 1933 г.: "Как общее правило, учет спецпереселенцев поставлен плохо... Бегство среди с/п. достигло громадных размеров... На Тагилстрое, УВС и ВЖР нет учета смертности. Нередко можно услышать от спецпереселенца, чем умирать, лучше попытаться бежать, хуже не будет... Чрезвычайно большое число нищенствующих, дети и старики ходят по помойным ямам и выбирают отбросы".

    В спецпоселках были исключительно тяжелые материально-бытовые условия. Вот как они описываются в одном из "совершенно секретных" донесений 1932 года: "Материалы обследования жилищно-бытовых условий рабочих показывают, что по состоянию на 1 мая 1932 г. приходится по 2-3 кв. метра на человека, но на самом же деле в большинстве комнат с площадью в 22 кв. метра живут от 14 до 22 чел. Ввиду недостаточного количества коек или топчанов живущие во многих случаях спят на полу... В большинстве квартир наблюдается грязь, пыль, клопы, вши, духота. Здесь же находятся маленькие дети. Из-за отсутствия столов общего пользования большинство живущих вынуждены есть на своих койках. Вступившие в эксплуатацию бараки сразу же становятся негодными для жилья... Крыши в бараках крыты толью, но ввиду скверного качества крытья и ввиду того, что потолки забраны лишь в один ряд, сквозь потолок ночами рабочие наблюдают свечение звезд... А когда идет дождь, рабочие вынуждены прятаться под стол, так как крыши протекают. На полу скопляются огромные лужи, образуется толстый слой грязи. В некоторых бараках живут семейные, но перегородок не имеется. Санитарный надзор в поселке отсутствует... До сего времени ни один рабочий не прошел медицинского обследования...".

    Спецпереселенцы систематически недоедали, часто умирали от истощения. Перед нами фрагмент секретной записки, посланной из Нижнего Тагила в Уралснаб: "Систематически, из месяца в месяц, недодается муки 70% при полном отсутствии других продуктов. Хлеб выдавался только утвержденному контингенту. Другим же рабочим не давали в течение 3-4 месяцев ни одного килограмма хлеба". Такая же картина предстает перед нами в воспоминаниях ссыльного Т.А. Борисенко: "У столовой, где питались иностранцы (на стройке работали иностранные рабочие и специалисты), стояли голодные рабочие-спецпереселенцы. И как только те заканчивали есть, мы наперегонки бросались собирать объедки..."

    Весной 1932 г. в некоторых спецпоселках разрешили завести огороды. Однако осенью и без того низкий урожай овощей оттуда был взят продснабами в свое распоряжение, а переселенцы фактически за свой труд ничего не получили. В 1933 г. "информация о голоде поступила в Уралобком из двухсот с лишним районов огромной Уральской области. Как и на Украине, многие уральцы были доведены до каннибализма". В то же время партийным, советским работникам и сотрудникам ОГПУ голод не грозил. Вовсю действовала широкая сеть закрытых распределителей для номенклатуры разных рангов.

    Где голод - там и болезни. Судя по актам о смерти спецпереселенцев, хранящимся в Тагильском горзагсе, самыми типичными причинами смертей были: диспепсия, корь, оспа, дифтерит, дизентерия, скарлатина, туберкулез, истощение. В случае смерти пожилых людей диагноз ставили "по-научному" просто: "Умер от старости" Болезни в спецпоселках приобретали эпидемический характер. Однако власти заботились не о здоровье людей. Отмечая в докладных записках массовые заболевания заразными болезнями, их авторы делали вывод: "Это ведет к большой смертности и инвалидности спецпереселенцев, обусловливает потери рабсилы и влечет большие затраты средств государства на борьбу с заболеваниями, содержание сирот и нетрудоспособных..." " На совещании в горздравотделе 14 июля 1933 г. постановили: "...В целях немедленного снижения заболеваемости до минимума предложить доктору Аристовскому: организовать проверку правильности выдачи больничных листов и всех симулянтов и врачей, выдавших больничные листы симулянтам, привлечь к ответственности, заменить их классово выдержанными товарищами, добиться снижения себестоимости больничной койки".

    Информация об эпидемиях передавалась только в секретном порядке, причем наименование "брюшной тиф" заменялось на шифрованное "номер один", а "сыпной тиф" - "номер два". Состояние больниц в спецпоселках соответствовало общей картине. Вот свидетельство о положении на площадке Уралвагонстроя (УВС): "В здании больницы невыносимый холод, больные замерзают. До сего времени топливом больницу не .обеспечили. Баня не работает из-за отсутствия воды. Командированные врачи в количестве 9 чел. поставлены в отвратительно-безобразные бытовые условия, в течение ряда месяцев не получают абсолютно дров и воды, таким образом, проработав в амбулатории по 10-15 часов в сутки, возвращаются в совершенно холодные помещения... не имея возможности отдохнуть...". Тех врачей, которые проявляли сочувствие к спецпереселенцам, преследовали. Один из сексотов доносил в оперсектор ОГПУ: "На Первой площадке Коксостроя работает врач Богорадовская. Со спецвысланными она обращается особенно хорошо. Есть слухи, что она классово-чуждый элемент".

    Жизнь спецпереселенцев предстает перед нами в истинно трагическом свете. Особо следует выделить из этой картины положение детей. Спецпоселки создавали человека для "коммунистического будущего". Если старое поколение переделать было уже невозможно и родители умирали, так и оставшись "классово-чуждым элементом", то детей усиленно перековывали.

    Понятно, что именно дети становились первыми жертвами голода, холода и болезней, царящих в спецпоселках. Судя по актам регистрации смертей, детская смертность и в 1931, и в 1932, и в 1933 годах стояла на первом месте. Из тех, кто родился в начале 1930-х годов, выжили немногие. Только в поселке Вторая площадка Тагилстроя в сентябре 1931 г. умерли 164 ребенка и 17 взрослых, в октябре - 207 и 21 соответственно.

    Смертность превышала рождаемость. Тысячи детей потеряли своих родителей, стали беспризорниками и попали в уголовный мир. Весной 1933 г., когда старики и дети, исключенные из разнарядок на получение питания как иждивенцы, перешли на подножный корм и началась их массовая гибель, сверху пришло послабление. Комендантам спецпоселков разрешили закрывать глаза на нарушение инструкций о запрете покидать территорию спецпоселков. В высочайшей резолюции говорилось: "Не нужно препятствовать уходу детей в лес в поисках продовольствия". Целыми толпами дети начали уходить в тайгу, "чтобы, заблудившись, умереть от истощения или стать жертвами хищников. Комендантские угодья вскоре почти полностью очистились от детской нищеты..."

    Дети спецпереселенцев учились в школе. На 1 сентября 1931 г. общий контингент учащихся-спецпереселенцев составил 2505 человек. "Из них русских - 1548, украинцев - 502, татар - 37, эстонцев - двое, болгар - один, марийцев - 91, чувашей - 210, мордвы - двое, немцев - 52". Школьники ходили в лаптях и рваной одежде. В школах не было ни парт, ни классных досок, с перебоями доставлялись вода и дрова, печи едва теплились. Направленные из Уралоно учителя сбегали с работы. А те педагоги, которые оставались, должны были свято выполнять директивы Уралоно и ОГПУ. Инструкции гласили: "Задача школы - оторвать детей от идеологического влияния семьи, разложить семью, воспитать ребенка в коммунистическом духе и развить в детях классовую ненависть к врагам советской власти (кулакам и т. д.)". Учителей обязывали разоблачать родителей в глазах детей, показывая им "в ярких образах всю сущность исторически злейшего врага крестьянства (т. е. кулака), трудящихся масс, обнажить перед ними клыки этого матерого хищного волка-эксплуататора..." Тех же "воспитателей душ", которые не подчинялись инструкциям, предупреждали: "За обнаруженное дальнейшее оппортунистическое отношение к развертыванию этой работы лица будут немедленно привлекаться к строжайшей ответственности".

    В итоге условия жизни и воспитание в школе действительно создали "нового человека". Грубость, склонность к уголовщине и насилию, похабно-матерный лексикон, ненависть к труду, отсутствие уважения к родителям и в то же время покорность, забитость, безгласность - вот характеристики советского гражданина, рожденного в условиях "нового социалистического быта" под отеческим надзором спецкомендатур. Подневольным трудом спецпереселенцев, выжатых до смертельного предела темпами первых пятилеток, возведены индустриальные гиганты Нижнего Тагила. Но великие свершения в деле индустриализации ничего не дали бывшим крестьянам и их детям, кроме унижения, моральной и физической деградации. Только 26 марта 1947 г. приказом МВД СССР (№ 00353) спецпереселенцы были освобождены из спецпоселков, им разрешили получить паспорта. К этому времени их уже трудно было назвать людьми. К ним не относятся слова знаменитого классика социалистического реализма "Человек - это звучит гордо!" Сознание раба смогут выдавить из себя разве что внуки бывших раскулаченных. И это - самая оптимистическая перспектива.

Литература: Книга памяти / Сост. и вступ. ст. В.М. Кириллова. Екатеринбург: УИФ "Наука", 1994.-336 с., ил.

Главная страница